Б и р о н. Да, Анхен, у меня рыцарские чувства. И я тебя прошу мою жалобу не оставить без внимания. А об чем же он тебе пишет в письме, если не секрет?
Ц а р и ц а. Престранное письмо, Эрнст. В начале он пишет, что меня обманывают, что я себя окружаю не теми людьми, какими нужно.
Б и р о н. Меня разумеет.
Ц а р и ц а. Не столько тебя, сколько графа Остермана. Доносит, что Остерман хитер, неискрен, никому ничего откровенно не говорит, заслуги всего кабинета себе одному приписывает.
Б и р о н. И ты веришь?
Ц а р и ц а. На графа Остермана это похоже. Характер его всем известен. Только тут плохого нет, я полагаю, ежели он об секретных делах никому не говорит. Зря, полагаю, обижается Артемий Петрович!
Б и р о н. Ты, как всегда, судишь мудро и здраво. Остерман для нас дорогой человек.
Ц а р и ц а. Я так же, Эрнст, думаю.
Б и р о н. А не любят его за то же, что и меня. За то, что - немец!
Ц а р и ц а. Я несколько иначе думаю. Похоже, что Артемий Петрович желает напомнить о своих заслугах.
Б и р о н. В чем его заслуги? В том ли, что из казны деньги берет?
Ц а р и ц а. Что ты, Эрнст!
Б и р о н. Доносил его человек, Василий Кубанец. Из Конюшенного ведомства, Анхен, берутся и деньги, и лошади. От купцов, от чиновников, от архиереев вымогаются подношения. И всегда вымогались. Он сам в компании рассказывал, что еще твой дядя Петр Алексеевич его за мздоимство повесить хотел. Что еще в письме?
Ц а р и ц а. Еще - проект: что надобно сделать, чтоб поправить дела империи.
Б и р о н. Он знает, что надобно сделать?
Ц а р и ц а. По налогам, судам, по армии, по устройству Сената - обо всем подробные статьи.
Б и р о н. Он тебе, мудрейшей из цариц, дает советы? Как малолетней?
Ц а р и ц а. Не знаю, он один ли? Так все в подробностях указано, такое во всех статьях проявлено знание, что думаю - не одна его голова над этим трудилась.
Б и р о н. О прозорливица! Наверно даже! Есть донесения: что ни вечер - у него сходбища в доме! Приходят Хрущев, Мусин-Пушкин, архитектор Еропкин - и до рассвета пьют и разглагольствуют. Возможно, на сих сходбищах и сочиняли сообща!
Ц а р и ц а. А нынче вошел в пудре, в брильянтах, - и прямо к ногам на подушку положил письмо!
Б и р о н. Анхен, а не думаешь ли ты?.. Что он к тебе питает...
Ц а р и ц а. Нет, Эрнст, что ты!
Б и р о н. Почем знать? Велика дерзость этого человека.
Ц а р и ц а. Он - раб. Я царица. Он не осмелится даже помыслить!
Б и р о н. А ты - не мыслила, Анхен? Он ведь тебе понравился? В пудре и брильянтах?
Ц а р и ц а. Мое сердце отдано навсегда. Я - твоя жена перед богом.
Б и р о н. Но не перед людьми, Анхен, скрепи наш союз перед людьми. Сочетай нашего сына Петра с Анной Леопольдовной!
Ц а р и ц а. Как это возможно? Анюта помолвлена с принцем Антоном.
Б и р о н. Ей принц Антон - что кость в горле!
Ц а р и ц а. Откуда знаешь?
Б и р о н. Отовсюду молва. А спроси у нее.
Ц а р и ц а. Спрошу!
Бирон звонит в колокольчик. Входит л а к е й.
Б и р о н (вошедшему лакею). Ее величество просит к себе ее высочество.
Лакей уходит.
Ц а р и ц а. Ох, как рвешься к престолу, Эрнст!
Б и р о н. Не для себя, Анхен. Для нашего внука.
Входит А н н а Л е о п о л ь д о в н а.
Ц а р и ц а. Анюта, поди сюда. Скажи мне чистосердечно: любишь ты принца Антона?
А н н а Л е о п о л ь д о в н а. О, ваше величество...
Ц а р и ц а. Если любовь слаба и не греет сердце - в твоей власти переиграть игру. Герцог Курляндский просит твоей руки для своего сына Петра.
А н н а Л е о п о л ь д о в н а. О, тетушка!
Ц а р и ц а. Все в твоей власти, А н ю т а.
А н н а Л е о п о л ь д о в н а. Родимая моя тетушка, я помолвлена с принцем Антоном и не возьму свое слово назад.
Ц а р и ц а. Ты сделала выбор.
А н н а Л е о п о л ь д о в н а. Да!
Б и р о н. Как жесток ваш отказ, ваше высочество. Не тем ли он вызван, что некто третий пользуется вашим расположением?
А н н а Л е о п о л ь д о в н а. Он вызван тем, ваша светлость, что я не хочу входить в ваше семейство, столь ненавистное народу, которым будет править когда-нибудь мой сын.
Б и р о н. Но за что, за что нас ненавидят, ваше высочество?
А н н а Л е о п о л ь д о в н а. Вы собираете все слухи и шепоты. Неужто об этом вам никто не шепнул?
Ц а р и ц а. Анюта, герцог Курляндский много лет верой и правдой служит нашему престолу. Ты не должна с ним так говорить.
А н н а Л е о п о л ь д о в н а. Слушаю, тетушка.
Б и р о н. А по письму Волынского какое же будет решение, ваше величество?
Ц а р и ц а. А какое решение ты счел бы разумным, Эрнст?
Б и р о н. Должно у него потребовать ответа: как смеет учить вас управлению державой и кого имел в виду, говоря о негодных людях, вас окружающих. Если мы точно не годны, он обязан доказать.
Ц а р и ц а. Так и сделаем. А кому поручим?
Б и р о н. Кого пожелает ваше величество. Об одном прошу: чтобы к этому следствию были приставлены русские.
Ц а р и ц а. Как ты великодушен, Эрнст!
Б и р о н. Ибо если хоть одно там мелькнет нерусское имя - Волынского объявят жертвой немцев.
Ц а р и ц а. Ну что же. Полагаю: Румянцев, Ушаков - ему по должности. И Яковлева секретарем.
Б и р о н. Как ты желаешь, Анхен.
Ц а р и ц а. Да, я так желаю. Только пусть не таскают беднягу в Тайную канцелярию, расспросят на дому.
Б и р о н. Нет, вижу, Анхен, прельстили-таки тебя его брильянты и пудра.
Ц а р и ц а. О ревнивец! Да разве на дому не то же самое?
Б и р о н (слуге). Ее величество изволит просить к себе генерала Ушакова.
10
В тайной канцелярии. У ш а к о в и К у б а н е ц.
У ш а к о в. И что же они читали по истории?
К у б а н е ц. Да все об царицах да императрицах. Цари и императоры их как бы не интересовали, один лишь женский пол. Про Мессалину читали. Про Клеопатру. Еще про Иоанну Неаполитанскую.
У ш а к о в. И все, говоришь, как на подбор?
К у б а н е ц. Одна другой поганей, ваше превосходительство. Нет такого непотребства, чтобы эти бабы скверные не совершали.
У ш а к о в. Ну ты говори-говори, да не заговаривайся. Об коронованных особах имеешь суждение.
К у б а н е ц. Ваше превосходительство, да эти коронованные - хуже самой последней девки.
У ш а к о в. И кто ж сочинил эту паскудную книгу?
К у б а н е ц. Какой-то Юст Липсий.
У ш а к о в. Француз, что ли?
К у б а н е ц. А кто его знает.
У ш а к о в. И что они, прочитав, между собой говорили?
К у б а н е ц. Разное говорили. Что, мол, при женском правлении всегда, мол, безобразия бывают.
У ш а к о в. Это кто же говорил? Хрущев?
К у б а н е ц. И он тоже.
У ш а к о в. А Еропкин?
К у б а н е ц. В ту же дуду дудел.
У ш а к о в. А твой барин, Артемий Петрович?
К у б а н е ц. Случалось и ему.
У ш а к о в. Такими словами?
К у б а н е ц. Истинно такими. Очень дерзостно говорил.
У ш а к о в. Вот ты, Кубанец, своего господина предал. Ты это осознаешь или нет?
К у б а н е ц. Ваше превосходительство сказали: говори, что знаешь, я и говорю.
У ш а к о в. А хорошо ли это, Кубанец? Ведь Артемий Петрович на тебя во всем полагается, говоришь. Ты в его дому хозяйничал, как в своем собственном.
К у б а н е ц. Да уж доверял более, чем сыновьям своим.
У ш а к о в. Вот видишь. А что это будет, Кубанец, если доверенные наши люди предавать нас начнут ни за понюх табаку? Ведь это будет светопреставление, Кубанец.
К у б а н е ц. Ваше превосходительство, а ужасный мой страх вы ни во что не ставите?
У ш а к о в. Страх - перед чем? Перед кем?
К у б а н е ц. Да с тех пор, как купил меня Артемий Петрович в Дербенте на невольничьем рынке, и по сей самый час, когда я вашим покровом осенен и спасен, - ни одной малой минуточки, ваше превосходительство, я не прожил без кромешного страха. Ведь человек-то немилосердный, человек безумный, а я - в его власти до последней кровинки.
У ш а к о в. Да что он мог тебе сделать? Прибить? Эка невидаль!
К у б а н е ц. Убить он меня мог, убить насмерть.
У ш а к о в. Да он бы за это ответил.
К у б а н е ц. А уж это, ваше превосходительство, мне б тогда было без надобности.
У ш а к о в. Наговорятся, значит, а потом пить.
К у б а н е ц. А потом, ваше превосходительство, пить до изумления.
У ш а к о в. Что еще говорили?
К у б а н е ц. Да я вам все объявил, что они говорили.
У ш а к о в. Все объявил? Ничего не утаил?
К у б а н е ц. Ни единого словечка. Желаю жить бесстрашно, безо всякого сомнения, и чтобы сердце мое было вам видно наскрозь, как стеклянное.
У ш а к о в. Да, это хорошо - так жить.
К у б а н е ц. Ничего не может быть лучше.
У ш а к о в. Давно б тебе прийти да облегчить сердце. Не догадался?
К у б а н е ц. Я, ваше превосходительство, сразу пришел, как только вы меня кликнули. А сам - да, не догадался умишком своим куцым.