ибо всегда искал конструктивные решения, и избегал с ними контактов. Если говорить откровенно, то я был «генетическим оппортунистом».
Но тем не менее, как и у большинства людей интеллектуального труда, во мне до поры до времени жила надежда, что по крутой и скользкой лестнице истории мы будем вместе с Горбачевым подниматься все-таки вверх. И наша наука еще стране пригодится. Поэтому, несмотря на уход многих сотрудников Вычислительного центра в коммерческие структуры и их отъезд за рубеж, я еще целый ряд лет продолжал свою традиционную научную деятельность, связанную с компьютерной имитацией биосферных процессов, и одновременно принимал участие в различных публицистических начинаниях, в том числе и тех, которые были организованы все теми же «прорабами». Хотя и пытался искать альтернативные варианты реформации общественной жизни.
Но где-то на грани 80-х и 90-х годов я понял важную для себя истину: то, что называлось перестройкой (и особенно ее ельцинское продолжение), так, как она проводилась, – это в действительности крутая и скользкая лестница, ведущая, однако, не вверх, а вниз. Она очень напоминает ту лестницу в Свердловске, по которой однажды спускался последний властитель России. И новый президент, теперь уже Президент России, начал спуск по той же лестнице. Появилось много партий, также не имевших ясных горизонтов, активно имитировавших общественную жизнь. Средства массовой информации пугали возможностью реставрации коммунистического образа правления. Но коммунисты оказались хитрее: понимая, что их опоры крайне слабы и они не смогут что-либо изменить в текущем ходе событий, просто отказались выигрывать уже выигранную партию. На месте Зюганова я, наверно, поступил бы так же: лучше сохранить себя главой оппозиции, чем лишиться всего и покинуть уже навсегда политическую рампу.
Хотя такое поведение и было чистым и малоуважемым политиканством.
В то же время политическая борьба, как теперь мы понимаем, постепенно перестает быть борьбой партий, а тем более идеологий, и постепенно приобретает все более клановый характер, когда вопросы идеологии, будущности России как государства, национальной культуры и даже простого выживания нации отходят куда-то на периферию интересов и действий руководителей.
Все это происходит на глазах у нас всех и становится понятным самым широким массам. В 90-х годах Россия вступила в эпоху «борьбы семей», если пользоваться языком сицилийской мафии.
Но ведь вечно так продолжаться не может.
Какова судьба наших «деформаторов» и реформ? Куда они нас приведут?
Я пробую играть в оракула
Для того чтобы жить полноценной жизнью, надо хоть как-то представлять свое будущее. И каждый человек так или иначе об этом думает.
Но публично предсказывать будущее, а тем более будущие контуры развития нашего общества в нанешний век стремительных перемен – дело более чем сомнительное и неблагодарное. И все же следование вдоль узкой тропы над пропастью без попытки увидеть то, что находится хотя бы на метр впереди, еще гораздо хуже, ибо такое движение смертельно опасно!
Вот почему я и предпринял такую попытку. Но для того, чтобы не оказаться в положении фантазера или пересказывателя чужих работ, я провел достаточно подробную ревизию того, что писали о нашем возможном будущем те, кто считал себя футурологами или политологами. Я обнаружил ряд мыслей, корреспондирующих с моими соображениями. Однако моя позиция, которая определялась моими профессиональными навыками, не была тождественна ни одной из прочитанных мной работ. Тогда я рискнул изложить собственные взгляды на эту проблему и написал в середине 1996 года соответствующую работу.
Ее сокращенный газетный вариант был опубликован в газете «Зеленый мир» и имел заглавие «Агония России» с подзаголовком «Есть ли у России будущее». Полный текст этой работы был опубликован профессором В. Т. Логиновым в издательстве «Апрель» за счет Горбачев-фонда – Михаил Сергеевич оказал мне еще одну услугу. Работа была издана в виде небольшой книги объемом листов в шесть-семь под названием «Есть ли у России будущее».
Несмотря на ничтожный тираж, она получила в определенных кругах весьма заметный резонанс и мгновенно разошлась, хотя ни с какой системой распространения В. Т. Логинов не был связан – книга продавалась только в Горбачев-фонде. Какое-то количество экземпляров приобрел даже Совет Федерации. Я получил довольно много откликов.
В это же время Международный Зеленый Крест (МЗК) вместе с Советом Земли, готовясь к очередному международному конгрессу того типа, который состоялся в Рио в 1992 году, начал работу над Хартией Земли. Как Президент МЗК М. С. Горбачев высказал, на мой взгляд, весьма разумное предложение: чтобы каждая национальная организация Зеленого Креста описала свое представление о современной планетарной ситуации. Такое предложение имело ко мне как Президенту Российского Зеленого Креста прямое отношение.
По существу, текст, опубликованный под заглавием «Есть ли у России будущее», и был тем материалом, который нужен политикам (к сожалению, работа над Хартией Земли велась преимущественно политиками). Однако его объем во много раз превосходил требуемый – политики просто бы не стали читать подобную книгу. Поэтому мне пришлось ее не просто переработать, но и сократить раз в десять. В таком виде после перевода на английский язык она и была представлена в МЗК. Впрочем, я не думаю, что мой текст пригодился кому-либо из политиков. Политики всюду остаются политиками, даже тогда, когда пытаются писать Хартию Земли: объективный системный анализ проблемы их интересует мало, у них есть собственные задачи. Но, честно говоря, и не о них я думал, когда работал над этим текстом.
О пользе юбилеев и отраде стариков
С годами постепенно уходят все привычные радости жизни – путешествия, праздники, а тем более спорт. Такова логика жизни. Потому так важно стремиться в старости сохранить то немногое, что сохраняет у человека желание жить и что так хорошо выражено в нехитрой строчке детской песенки:
«…завтра будет день опять!»
Более сорока лет тому назад ко дню рождения своего приятеля Игоря Павловича Любомирова, ныне, увы, уже покойного, я написал такие шуточные стихи:
Уж сорок лет, ну что ж, немало
Прожил на свете, старина.
Уж можешь вспомнить – как бывало,
Как в наше время, как она…
А та – другая – хватит, други,
Тревожить старые заслуги.
Их нашим женам не снести,
Так помолчим для ясности…
Да, в то время сорок лет казалось достаточно почетным возрастом, и мне даже не приходило в голову, что это еще только тропа восхождения и даже отнюдь не зенит! До него в 1956 году было еще далеко. Очень далеко!
* * *
Наступающие годы я начал по-настоящему чувствовать, пожалуй, только лет после семидесяти, когда подступившие хвори резко