И в пляске папа такой же необыкновенный, все видит и все замечает.
Мама резко обрывает музыку.
Папа и няня замирают, как вкопанные. Потом папа низко кланяется няне, она отвечает ему таким же глубоким поклоном, и папа берет ее под руку и усаживает в кресла.
— Ох, заморили меня, старую.
— Ничего, тебе полезно освежить ноги, — отзывается Аннушка.
— Ты бы пошла, да где? Пол продавишь.
Настя фыркает, пряча лицо в передник.
Папа, раскрасневшийся, вытирает платком волосы, мама подходит к нему, становится за спинкой кресла и тихо гладит, папа ловит мамину руку, целует и говорит:
— Нюрочка, милая моя.
Одна за другой с легким треском погасают свечки, и в гостиной темнеет.
— Вот и праздникам конец, — встает няня.
— Ну, дети, снимайте все с елки, а потом и спать. — Мы бросаемся к елке, стаскиваем свечи и оставшиеся украшения. Елка колет иглами руки, точно борется с нами, точно жаль ей расстаться со своим убранством.
Вот уж все украшения сняты; печально чернеет елка. Мне снова делается грустно, я наклоняюсь и собираю осыпавшуюся хвою.
— Прощай, прощай. Я сохраню твоя иглы до будущего года, чтобы никогда не забыть тебя.
Верочка подбегает ко мне и тоже собирает иглы, а папа берет елку и тащит на кухню. Пусто и тихо становится в гостиной. Я убираю мои иглы в коробочку, и сердце как-то особенно сжимается: зачем, зачем все так устроено, что не может оставаться навсегда!
9
ПРИЕЗД БАБУШКИ
Я только что проснулся, потянулся как следует, и сел в раздумьи на колени, в обаянии сна, еще не понимая окружающего. Алеша, в рубашке, опущенной до пояса, большой губкой тер краснощекое лицо, поворачивая его из стороны в сторону: он увидал, что я сижу и закричал:
— Вставай скорее, бабушка приехала!
— Ты почем знаешь?
— Знаю, потому что няня сказала, я слыхал, как дворники таскали вещи.
Я вскочил. Бабушка приехала, вот радость какая! Бабушка наверное привезла что-нибудь хорошее, она всегда делает нам такие интересные подарки!
— Костя и Верочка уже встали и пошли к бабушке.
Господи! Я опоздаю, няни нет. Я соскакиваю с кровати, бегу к умывальнику. Ну, конечно, воды нет! Всегда так, когда мне что-нибудь нужно, никогда ничего не бывает.
— Няня, — открываю я дверь в коридор и кричу, чуть не плача, — няня, воды!
И куда она провалилась, должно быть, на кухне, ничего не слышит. Я выбегаю в коридор и наталкиваюсь на бабушку с Верочкой. Испуганный, бегу назад, опять забираюсь в кровать и прикрываюсь одеялом.
— Пойдем, ну пойдем же, — у меня куклы спят еще, надо разбудить их, — говорит Верочка и тянет бабушку в детскую.
— Бабушка, — бросается к ней Алеша.
— Тише, тише, Верочку уронишь, да и меня, чего доброго, свалишь. Что? Вы всегда так поздно встаете? Стыдно, стыдно, сони какие.
— Я уже почти готов...
— Я и сама вижу, что почти, а Шурочка, тот еще в кровати лежит. Вот, постой, сейчас задам я тебе шлепков, зачем по коридору босиком и в одной рубашке бегать изволишь...
— Я только няню позвать хотел, чтобы воды принесла.
— Вставай раньше, и вода будет.
— Пойдем, я покажу тебе.
— Бабушка, ты к нам насовсем приехала?
— Насовсем, насовсем.
— А ты привезла нам что-нибудь?
— Что же вам привезти, у вас ведь все есть.
— Нет, скажи, ты привезла что-нибудь?
— Привезла кровать, белье, платье.
— А еще?
— Еще? Еще розги для тех, кто поздно встает.
— Я знаю: ты шутишь.
— Ничего не шучу; будешь поздно вставать, сам узнаешь.
— Я сейчас, только няня воды не несет.
— Бабушка, пойдем же.
— Куда, моя милая?
— К куклам; слышишь, Ляля проснулась, ей надо кофей пить.
— А к нам учительница ходит, — говорит Алеша, — Ольга Николаевна, она хромая, у ней одна нога короче другой, она очень добрая, никогда нас не наказывает и никогда не сердится.
— А ты хорошо учишься?
— Мне не надо много учиться, она скажет только, а я сразу все запомню.
— А Шурочка учится?
— Он тоже учится, только он списывает, он диктовку еще не умеет.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— Он — маленький.
— Нет, я больше не маленький; мама сказала, что я говеть буду; потом, видишь, что я умею делать?
Я несколько раз перекувырнулся на кровати. Пришел Костя, за ним няня с кувшином воды.
— Бабушка, кофей уж готов, пойдем пить.
— Дарья Федоровна пришла, теперь живо вставай, да иди к нам, а мы пойдем.
— Бабушка, подожди, я сейчас.
— Нет, уж Верочка давно проголодалась.
— Бабушка, я с тобой буду рядом сидеть.
— Хорошо, хорошо, вставай только скорее.
Бабушка с Костей, Алешей и Верочкой вышли.
— Няня, скорее, уж довольно мыть.
— Подожди, куда торопишься, успеешь.
— Нет, не поспею, бабушка им все раньше покажет.
— Ну и покажет, что ж из того.
— Пусти, я сам; ты только копаешься.
— Сам, так и одевайся сам. Теперь не проси у меня ничего. Бабушка приехала, так няня, вишь, копается, не нужна, значит, больше. Не знала я, Александр Васильевич, что вы такой, думала, что вы старуху любите.
Я кинулся к ней, я не люблю и боюсь няню, когда она мне начинает говорить “вы”.
— Я обидел тебя? Да? Я люблю тебя, только ты ведь, правда, копаешься.
— Стара я, Шурочка. Поживешь с моего, сам копаться будешь.
— Знаю, золото мое, что ты меня любишь, оттого и горько, что обижаешь меня ненароком.
Няня меня обнимает и целует, а мне не терпится, мне хочется скорее в столовую и боишься опять обидеть няню. Я стараюсь незаметно вывернуться, но няня крепко держит меня.
— Знаю, знаю, соколы мои, что вам не терпится, что крылышки растут у вас; скоро и совсем вырветесь на волю, ничем не удержишь тогда, а как подумаешь об этом, — так горько станет.
Няня всхлипывает, в другой бы раз я бы тоже заплакал за нею, но сегодня нянины слова не шевелят душу. Я снова нетерпеливо дергаюсь.
— Иди, иди, Бог с тобой, оторванный лист на ветке не сдержишь.
Я на лету целую няню, едва прикасаясь губами к ее щеке, и бегу в столовую.
— Бабушка, я с тобой рядом. Алеша, уйди; это мое место, я хотел с бабушкой.
— Не уйду, я первый сел.
— Бабушка, прогони его, я хочу с тобой.
— Мало ли, что хочешь, Алеша сел первым, зачем же гнать его?
Я обижаюсь, почему бабушка заступается за Алешу, я ведь первый сказал, что хочу сидеть с ней рядом. Алеша тоже хорош, он ведь слыхал, как я говорил, а все-таки сел, скверный мальчик, это он нарочно. Я краснею и изо всей силы толкаю Алешу. Тот, не ожидая моего толчка, покачнулся, дергает за скатерть и опрокидывает чашку с кофеем.
— Это что еще, драться выдумал, нечего сказать, хорош мальчик.
— Почему он на мое место сел?
— Вот свободное — сядь туда.
— Пускай он туда садится, я хочу рядом с тобой.
— А я не хочу, чтобы такой капризник сидел рядом.
— Я совсем не капризник, ты сама — капризник!
— Шурочка, довольно!
— Нет, я хочу рядом с тобой!
— Я сказала тебе, садись на пустое место, а если ты не хочешь, то ступай в детскую.
— Нет!
— Довольно!
— Нет! Ты — гадкая, злая! Ты нарочно приехала, чтобы меня дразнить!
Бабушка встает, не говоря ни слова, берет меня за руку и ведет в детскую. Я упираюсь, схватываюсь за косяк двери, бабушка отрывает от него мою руку и продолжает тянуть за собой. Вот мы и в детской.
— Ты — гадкая, злая, я не люблю тебя. Я только хотел сидеть рядом с тобой.
— Когда ты успокоишься, ты придешь и попросишь у меня и Алеши прощенья, а теперь сиди тут.
— Я не хочу тут. Я хочу в столовую.
Но бабушка уж не слушает меня, она уходит и запирает дверь на задвижку.
Я стучусь в дверь и продолжаю кричать: — гадкая, гадкая! И Алеша твой гадкий! Я не люблю вас! Я возьму и убью вас! — Я еще долго кричу и стучу, но никто не приходит. Усталый, с разбитыми кулаками, наконец я отхожу от дверей и забиваюсь в угол, — мое любимое убежище во всех случаях жизни.