Читать интересную книгу Яковлев А. Сумерки - Неизвестно

Высоко ценю орден Сергия Радонежского, которым на­градил меня Патриарх Московский и Всея Руси Алексий II. Настоятель храма в Крестах (Ярославль) подарил мне старин­ную икону за спасение этого храма. Я уже забыл об этом, но батюшка напомнил о тех временах, когда над церковью на­висла реальная опасность разрушения. Обком партии аргу­ментировал свою позицию тем, что церковь портит общую панораму въезда в Ярославль, ибо заслоняет «красоты» мно­гоэтажных новостроек. Я настоял на том, чтобы храм продол­жал действовать. Это было еще в начале 70-х годов. Церковь красуется до сих пор, облагораживая въезд в этот старинный русский город.

Я напомнил об этих фактах в том числе и для того, чтобы понятнее стали мои нынешние соображения на этот счет. Передачу конфессиональной собственности религиозным властям я считал не только своего рода общественным пока­янием, но и связывал с этим надежду на возрождение нрав­ственности, верил, что возвышенная духовность будет ле­чить прилипчивое материальное головокружение, сдержи­вать жадность и зависть, укреплять совестливые начала в жизни. Не скажу, что полностью, но многие мои надежды, к сожалению, дали трещину. С верующими очень часто гово­рят люди малограмотные, не знающие священных книг и христовых заповедей. Немало священников на местах ока­зались просто жуликами. Так произошло, например, с моей церковью в селе Веденском, где могилы моих предков.

Однажды мне пришлось быть в Веденье в качестве «крестного отца». На крестины поставили в очередь более десяти младенцев. Батюшка был зол, видимо, пришел, не опохмелившись. Заявил, что крестить станет только тех мла­денцев, крестные матери и отцы которых знают «Отче наш» наизусть. Подошла и наша очередь. Он спросил крестную мать, знает ли она «Отче наш». «Нет», — робко ответила она. Священник посмотрел полупьяными глазами на меня, в них я увидел смятение, тревогу. Он не решился обращаться ко мне как к крестному отцу и сказал: «Передайте ребенка ма­тери!» Потом прочитал грубую нотацию, сказав о том, что не знающие «Отче наш» наизусть не имеют права переступать порог храма. Одним словом — большевик из членов достопа­мятного Союза безбожников. Больше того, кресты на коло­кольне он украсил фашистскими знаками. Я написал об этом Патриарху, но формального ответа не удостоился, хотя фа­шистского служителя с работы уволили.

К сожалению, некоторые церковные иерархи ни с того ни с сего начали прижиматься к власти, пробавляться ее мило­стью, без меры суетиться, исполнять непотребные обязан­ности государственного придатка. Многие иерархи не гото­вы к реформе церкви, хотя нужда в ней колоколами гудит над землей России.Особенно циничными являются клятвы нынешних лиде­ров коммунистической партии в верности христианским за­ветам. Разрушив тысячи храмов и уничтожив тысячи свя­щеннослужителей, большевики сегодня изображают себя носителями религиозной терпимости. Трудно понять, поче­му почтенные иерархи нынешней церкви не предадут ана­феме антипатриотическую и антихристианскую партию, объявившую религию злом, подлежащим искоренению? Общество ждет от религии проповеди, исцеляющей и воз­вышающей, сердобольной и правдивой, особенно желанной сегодня после тяжелых десятилетий безверия и безбожия. Я хорошо понимаю, что многих пастырей еще тяготит груз прошлого, того прошлого, когда всю религиозную деятель­ность контролировали спецслужбы. Они подбирали людей для учебы в религиозных учебных заведениях, вербовали их на службу в разведке и контрразведке. Многих двойников я знаю, помню даже их клички, но обещаю эти знания унести с собой.

Итак, началась поступательная, эволюционная и нена­сильственная Реформация Советского Союза, определяю­щую роль в которой играла Россия. В процессе поиска исто­рической альтернативы было предложено несколько обоб­щающих определений, которые отражали бы интересы разных социальных групп. Среди них: совершенствование социализма, его обновление, эволюция в революции, пере­стройка. В конечном итоге в мировом политическом лекси­коне утвердилось определение «Перестройка», которое, как казалось, наиболее точно отражает суть Реформации. А на самом деле по содержанию своему это была революция эво­люционного характера.

Глава тринадцатая

ЧУЖИЕ ДУРАКИ — СМЕХ, СВОИ ДУРАКИ — СТЫД

События резво, может быть слишком резво, помчались впе­ред. Раскол партии и активного общественного мнения на реформаторское и реакционное крылья становился все зри­мее, заметнее, что повергло многих людей в растерянность, поскольку крутого поворота в массовом сознании еще не произошло. Общество еще только начинало признавать ес­тественность и желательность многообразия в политике, экономике, культуре, животворящую силу многообразия. Эволюция перестроечных представлений уже начинала об­ретать определенную автономность от ее инициаторов, формировала собственную логику развития, логику револю­ции особого типа.

Автор

Фундаменталистское большинство в руко­водстве партии, признавая в целом необходимость частич­ных перемен, видело их главную цель в дальнейшем укреп­лении моновласти, монособственности и моноидеологии. Ортодоксы вели речь, в сущности, об освобождении систе­мы от очевидных и раздражающих деформаций. Эту линию начал еще Хрущев со своими послесталинскими компаньо­нами.

Существовало своего рода и центристское направление в его сугубо советском варианте. Ее адептам нравились идеи нэпа, некоторые соображения Бухарина по экономическим проблемам. Они выступали за частичное ослабление центра­лизованного планирования, за развитие малого предприни­мательства при государственном регулировании. Такую точ­ку зрения поддерживали и многие видные экономисты.

Но постепенно формировалось и третье направление об­щественной мысли — некая смесь либеральных и социал-де- мократических взглядов, стоявших на позициях коренных реформ. Подобные настроения уже в зародыше подверга­лись преследованию. Да и само это направление, в силу спе­цифики российской общественной психологии, было зара­жено революционаризмом, стремлением родить желаемое дитя как можно скорее, что и проявилось в решениях рефор­маторов в ельцинский период.

Жизнь, однако, бежала по своим правилам. Страх перед властью партии таял. Ее всемогущество становилось все бо­лее призрачным. Общество буквально заболело ожиданием перемен. В известном смысле переломным в ходе мартов- ско-апрельской революции явился январский пленум ЦК 1987 года, когда встал вопрос о демократизации самой пар­тии, об альтернативных выборах. Номенклатура почувство­вала реальную угрозу своей власти, поняла, что на свобод­ных выборах она потерпит поражение, как это произошло на выборах в Учредительное собрание в ноябре 1917 года. Отно­шения внутри номенклатуры явно обострились.

С особой выпуклостью это проявлялось на пленумах ЦК. Критика становилась все более личностной. Появились «мальчики для битья» — Яковлев, позднее — Шеварднадзе. Постепенно подбирались и к Горбачеву. Кризис нарастал. Наиболее громкий выстрел прозвучал на октябрьском пле­нуме 1987 года, на котором выступил Борис Ельцин.

Начать с того, что выступление Ельцина оказалось неожи­данным для многих, в том числе и для меня. Я участвовал в подготовке доклада Горбачева о 70-й годовщине Октября. В тексте содержались резкие оценки сталинизма, что было крайне необходимо в тех конкретных условиях, поскольку при Брежневе и Андропове о сталинских преступлениях как бы забыли. В докладе более четко, чем раньше, говорилось о необходимости новых шагов в демократическом развитии. Мне представлялось очень важным, чтобы новые определе­ния, касающиеся сталинизма и демократии, вышли через пленум на суд общественного мнения.

И вот на трибуне человек, который обвинил Горбачева в медлительности, нерешительности в перестроечных делах, призвал смелее проводить преобразования. Упомянул оратор и Раису Горбачеву как человека, отрицательно влияющего на руководителя партии. Тут и началась «рубка дров». Причина ее состояла в том, что большинство членов ЦК на самом-то деле стояло на антиперестроечных позициях, а потому и обо­злилось на Ельцина, который потребовал придать преобразо­ваниям новую динамику. И защищали они вовсе не Горбаче­ва, а Лигачева.

Я тоже критиковал Ельцина, но за «консерватизм». Это была своего рода наспех придуманная уловка, чтобы запу­тать суть вопроса. На самом деле я боялся, что радикализа­ция Перестройки, предложенная Ельциным, настолько напу­гает членов цк, что они опрокинут и те идеи дальнейшей де­мократизации и десталинизации, которые были заложены в докладе. Свое выступление я использовал также для критики Лигачева за его руководство Секретариатом ЦК, поддержав тем самым Ельцина в этой части его выступления.