Скрипнули тормоза. Ариша протянула водителю деньги – в том числе, и Сашину долю.
А потом они попрощались. Со смесью сдержанности и высокой пробы душевной теплоты, как прощаются потерявшие самого близкого и дорогого человека.
Ноябрь 2006
От автора
Цикл повестей о королевиче Зигфриде начат мною давным-давно. Например, «Конан и Смерть» и «Второй подвиг Зигфрида» были написаны семь лет назад. Немного погодя я сочинил две другие повести об этом ключевом герое германского эпоса. И остался недоволен. Трудно сказать почему, но меня не покидала мысль, что в моих новых повестях «что-то не так». Поэтому в свое время я решил не публиковать их. А наоборот – отправил их «в стол», отлежаться.
Пролежали они в столе долгих пять лет. Именно столько мне потребовалось, чтобы как следует отдохнуть от древнегерманской темы и получить возможность окинуть своего драгоценного Зигфрида незамутненным критическим взором. Вслед за чем – переделать одну из повестей под свой сегодняшний вкус.
Называется она, как видите, вполне в духе того многословного героического времени: «Повесть о юном королевиче Зигфриде, варваре Конане, вещем драконе Фафнире и мудром карлике Альбрихе». А повествует она… о том, чего не было и быть не могло – если смотреть на вещи через призму нашего исторического знания о Западной Европе V века. Но о том, что многократно совершалось в умах и сердцах людей Темных Веков, о том, что могло бы происходить с Зигфридом по разумению средневекового сочинителя.
Повесть о юном королевиче Зигфриде, варваре Конане, вещем драконе Фафнире и мудром карлике Альбрихе
Когда прославленный герой Конан, прозывавшийся варваром из Киммерии, явился в Нидерланд, отчий край королевича Зигфрида переживал не лучшие времена.
Суровая зима (ее при дворе короля Зигмунда вспоминали, кряхтя и охая, все лето), недород, скотий мор.
Прибавить к этому разброд в умах, застой во внешней политике – ни тебе войны, ни приграничного конфликта, – сочащиеся фурункулы политики внутренней и незаживающие социальные язвы… И даже корифей придворных музык по имени Хорь сорвал голос – отправившись по грибы-ягоды, он завяз в трясине и двое суток кряду звал на помощь, прерываясь лишь для сна и молитвы. Матушка Зигфрида прихворала. Старший брат, наследник престола Атаульф, редкий день бывал трезв…
Словом, выцветшему мирку Нидерланда требовалась живительная встряска. И Бог ее послал.
– Ну, где тут, значится, ваш главный? – поинтересовался Конан, вступая в дворцовый зал для приемов. Дощатый пол жалобно скрипел под его мощными ступнями, обутыми в старообразные римские калиги.
– Как вас представить? – не оборачиваясь, поинтересовался церемониймейстер, он же виночерпий, он же дядька Зигфрида и постельничий Зигмунда (двор жил небогато, на должностях экономили).
– Скажите, пожаловал легендарный Конан Киммериец. Нет, лучше так: «Сам Конан из Киммерии, победитель чудовищ и усмиритель демонов». Он должен знать.
В Нидерланде о Конане и впрямь знали. Событиями этот сирый край был небогат, украшался в основном благочестием, а оттого всё, что происходило у южных соседей, вызывало здесь живейший интерес.
Не сказать, что имя Конана «гремело», но о том как Конан спас королеву Фредегунду из лап морского змея, знали все интересующиеся, включая пятнадцатилетнего королевича Зигфрида. Популярностью пользовалась история о том, как Конан расправился с исполинским земляным червем. Не такой, конечно, как история об Иисусе, преданном Иудой, и уж, конечно, не такой, как история об полководце Александре, ходившем за пять морей и видавшем людей с песьими головами и ртами на животах. И все же, и все же.
Стол накрыли по стандарту «люкс», как для полководца Александра.
Варвар Конан сразу всем понравился. Во-первых, он был широк в плечах, гриваст, отменно мускулист и обладал длинными лопатообразными ручищами, то есть идеально соответствовал стереотипу героя-богатыря.
Во-вторых, многочисленные пороки киммерийца – заносчивая самоуверенность, легко переходящая в наглость с оттенком хамства, его лживость, высокомерие, переменчивость – сквозили через грубые плетения его жестов и суждений так явственно, что выглядели уже не самими собой, но продуктом умышленного и очень умелого актерства.
Казалось невероятным, чтобы достойный муж (каковым свершитель легендарных подвигов Конан считался априори – иначе как бы он их совершил?) и впрямь был таким говорливым выскочкой. Думали, он лишь напускает на себя вид, чтобы казаться проще и человечней, а может, чтобы глядя на карикатуру самоуверенного болвана, вживе нарисованную им, подданные Зигфрида утверждались в мысли о превосходстве добродетелей над пороками.
Нидерландцы, впрочем, ошибались. Конан был таким, каким казался. И никаким иным.
Три дня он пьянствовал и обжирался, развлекая челядь Зигмунда байками о сокровищах Офира и Пунта, о коварстве африканских колдунов и любострастных повадках морских ведьм.
Засыпал он неожиданно, прямо посреди рассказа, да так и спал до утра, сжав руками виски.
С каждым днем угощение становилось все более скудным – небогатые кладовые Зигмунда стремительно истощались.
Когда на четвертый день Конан, по своему обычаю заспавшийся за полдень, обнаружил, что на обед подали вареную чечевицу с мелко порубленными кубиками сала – старого, адски соленого, с прослойками мумифицировавшегося мясца – он смекнул, что пришла пора переходить к цели своего визита.
– Тут у вас, говорили, дракон есть один…
– Прозывается Фафниром, – отвечали ему домочадцы Зигмунда с льстивыми переливами в голосе. – Живет в потаенной пещере, в горах на острове Гнитайхед.
– Желаю видеть тварину!
– Неужто совета будете просить?
– Я? Совета? – недоуменно вытаращился Конан, но потом, словно бы что-то важное сообразив, добавил: – Ну, можно и так сказать, что совета… Завтра же отправлюсь к нему. Вот только проводник мне надобен!
В проводники тут же вызвался королевич Зифрид, все предыдущие дни бледной тенью скользивший по закраинам Конанова кутежа – спиртное ему еще не дозволялось, а на трезвую голову побасенки киммерийца воспринимались неважно, казались вязкими, путаными.
Не то чтобы шумливое, скверное общество Конана королевичу до того нравилось, что он любой ценой хотел продлить его власть на неделю. Причина была другой – Зигфрид и сам уже который месяц собирался к дракону за эпохальным научением, да все не видел для выступления подобающего знака. И вот он! Одним выстрелом – двух зайцев!
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});