С этими словами санитар Шаве удалился.
Господин Бланшар, предоставленный самому себе, с некоторой робостью вышел во двор. Почти никто не взглянул на него. У большей части пансионеров был серьезный вид, внушавший уважение; иные из них прогуливались парами, и господин Бланшар уловил обрывки совершенно разумных и трезвых разговоров.
Через полчаса господин Бланшар почувствовал себя в весьма затруднительном положении. Как поступить? Должен ли он сам заговорить с кем-нибудь из своих новых товарищей или же он должен подождать, пока они заговорят с ним? Они не проявляли по отношению к нему ни малейшего интереса, и это до такой степени удивляло его, что он спрашивал себя, действительно ли он попал в Шарантон, или же он находится в каком-то литературно-научном обществе.
Наконец один из этих «господ» пришел к нему на помощь. Это был высокий, скромно одетый молодой человек с черными как смоль волосами.
– Мне кажется, сударь, что вы очутились здесь недавно? – обратился он к господину Бланшару.
– Я здесь около часу.
– Понимаю… Здешний режим покажется вам очень мягким. Что же касается несчастных, общество которых вам навязали, то они столь же безобидны, сколь и я.
– Сударь…– начал было господин Бланшар, приходя во все большее замешательство и пристально глядя на своего собеседника.
– Я вижу, что вас смущает,– с улыбкой продолжал высокий молодой человек.– На моем лице вы ищете следы помешательства, и вы их не находите. Это очень просто, хотя и, как говорят, совершенно неслыханно: дело в том, что я знаю, что я – сумасшедший.
– Ах, вот как!– произнес господин Бланшар.
– Да; и это убеждение составляет одновременно и мое преимущество, и мое несчастье. Медицина никогда не простит мне мою проницательность.
– Сударь! Раз уж вы сами заговорили со мной на эту деликатную тему, то я осмелюсь спросить вас: в чем заключается ваше безумие? И как оно проявляется?
– Это очень просто,– отвечал молодой человек: – Сам я отнюдь не безумен, и я заимствую признаки безумия у тех, кто в данный момент в этом не нуждается. Когда мы с вами, сударь, познакомимся поближе, я попрошу вас ссудить меня проявлениями вашего безумия, если, конечно, у вас они не чересчур сильные. Я плачу здесь половину моего содержания, так что мои средства не позволяют мне сделать какой-либо вид помешательства моей полной собственностью. Таким образом, я в какой-то мере вынужден жить на общий счет. Впрочем, ссуду мне предоставляют довольно охотно, так что мне не на что жаловаться. Сию секунду вон тот толстяк, который облокотился на балюстраду, дал мне взаймы манию, которая заключается в том, что я верю, будто я предпоследний из могикан; я только что возвратил ему долг, которым пользовался в течение двадцати минут,– вот почему сейчас вы видите сами, что я в совершенно спокойном состоянии.
Господин Бланшар молчал.
Имел он дело с каким-то глупым шутником или же с настоящим сумасшедшим?
Продолжая прогуливаться с этим молодым человеком, он увидел, как мимо него прошла какая-то личность с глубоко озабоченным видом и приклеила афишу на одной из колонн, окружавших двор.
Господин Бланшар подошел к афише.
Вот что он прочитал:
«СЕГОДНЯШНИЙ ПРИКАЗ
Год второй современной гигиены.
Коль доза грусти слишком велика,Болит живот и голова кружится.Болит живот. Слюна ручьем струится.Температура слишком высока.Пульс редкий, слабый – кровь течет слегка.И дух коварный шепчет день и ночь,Что лишь река способна вам помочь.
Примечание.– Мой друг Тейсонно оказался в подобных обстоятельствах; около двух лет – семнадцать месяцев – он пролежал в постели. Я его вылечил; справки об этом вы можете навести на улице Омер, близ арки. И я весьма охотно делаю ему этот подарок отнюдь не потому, что он должен мне 30 франков, бедный мальчик! Его жена состоит со мной в дальнем родстве через Гюстава; я ее вылечил, она тоже вылечилась – это раз плюнуть! Главное, избегайте слишком сильных ощущений».
В этот первый день хозяева королевского дворца в Шарантоне мало-помалу перестали сдерживаться перед господином Бланшаром. Кое-кто из них добивался чести представиться ему, и высокий молодой человек любезно согласился быть посредником.
Господин Бланшар увидел, таким образом, несколько разновидностей «больных» и еще нескольких типов, которые с трудом притворялись, что они не верят, будто сбежали из немецких легенд. То были люди, которые беседовали с ветром, которые предвозвещали крушение папства или же считали себя одаренными музыкантами.
Один из пансионеров после десятиминутного и вполне разумного разговора внезапно расстался с господином Бланшаром, заявив, что в это время он обычно отправляется к антиподам через подземный ход, который, как ему мерещилось, он вырыл в саду.
Увидел господин Бланшар и сумасшедшего, пребывавшего в неподвижности,– некое подобие факира; он заставлял себя не делать никаких движений, ибо, говорил он, время остановилось.
– Я жду, когда оно снова двинется в путь,– тогда я последую его примеру.
Это были единственные слова, которые господину Бланшару удалось вытянуть из этого маньяка,– здоровенного малого, которого приходилось одевать, переносить с места на место, заставлять есть и ложиться в постель.
Увидел господин Бланшар и сумасшедшего математика – самого невыносимого из всех сумасшедших, живую цифру, все на свете относящего к области цифр и движимого только ими; буквы алфавита он соответственно заменил двадцатью четырьмя цифрами. Здороваясь с господином Бланшаром, он сказал:
– Восемь, пять, семнадцать, один, три, восемнадцать, девятнадцать, три, двадцать, десять, девятнадцать, шесть.
Это означало: «Здравствуйте».
Читатель поймет без труда, что разговор с таким существом должен был быть весьма затруднительным. Но сам математик, казалось, этого не замечал; говорил он сплошной скороговоркой; он смешивал цифры и жонглировал ими.
Господин Бланшар поспешил расстаться с этой колонкой цифр.
Увидел он и изобретателей, раздавленных их собственными изобретениями; они механически чертили на стенах какие-то загадочные линии. Эти люди не водились ни с кем; их позы, их остановившийся взгляд говорили о том, что они больны одной и той же болезнью. Господин Бланшар прошел мимо этих жертв Идеи, ощущая в душе уважение к ним.
Высокий молодой человек, служивший господину Бланшару чичероне, посоветовал ему зайти в общий зал.
Двое играли на бильярде, остальные теснились на почтительном расстоянии от игроков.