сопровождать груз черной бронзы, который я отправляю туда. И еще кое-кому я отписал насчет тебя, хе-хе!
– Кому, досточтимый?
– Ты узнаешь со временем, хе-хе! Когда придет пора…
Судя по такой формулировке, речь тут шла уже явно не о Велии, но солдату не приличествует излишнее любопытство, и я старался не злоупотреблять расположением «досточтимого». Вроде бы учитывая общий расклад, повредить мне его таинственные секреты ну никак не должны были…
– Софониба! Мои листья! – что-то снова захотелось курить.
– Несу, господин!
Я все-таки купил ту классную бастулонку, которая была «за пятьдесят». Даже удивился, когда все еще увидел ее на помосте – по моим прикидкам, ее уже должны были продать еще хрен знает когда. Эффектная ведь бабенка, не застаиваются обычно такие на торгу. Ведь исчезли уже давно и та «шоколадка» с обезьянкой, и та ливийка, и та парочка рыжеволосых кельток, да и вообще состав предлагаемых покупателям рабынь обновился почти полностью – я только пару самых невзрачных из прежних и опознал, пока вдруг не попал взглядом в нее. А она все еще стояла, приобретя на спине следы розог, и ее цена снизилась до сорока. Впрочем, мне пришлось отдать за нее прежнюю цену, поскольку на нее успел только что положить глаз и как раз собирался раскошелиться один плюгавый «богатенький Буратино», пускавший уже и слюну от вожделения, и в подобных случаях аукцион – дело обычное. А мне как раз свербила в башке мысля, что расхвалить-то меня Ремд перед дядей расхвалил – насчет финикийского, – но заслуженно ли? В этом я, если честно, сильно сомневался.
И тут я вспомнил, что эта краля ведь с южного побережья, где финикийских колоний видимо-невидимо, да и в самой ней небольшая, но заметная финикийская примесь просматривается. Заинтересовавшись, я поспрошал и узнал, что и имя у нее финикийское, и говорит она на нем свободно – была не была! Ну, если совсем уж честно, то и взгляд ее роль сыграл – и она меня, как оказалось, припомнила еще по тем прежним приценочным «смотринам», судя по ее едва заметной улыбке. Плюгавый как раз потерпел неудачу в попытках выторговать скидку и раздраженно потянулся за кошельком – глаза бастулонки выражали ужас и отвращение. Понятно, откуда следы розог и почему уценена – какому ж ущербному уроду охота наблюдать искреннее отношение к себе? Я предложил торговцу на пять больше. Соперник разразился проклятиями, призывая на меня гнев богов – и в глазах рабыни мелькнула надежда. И не дернулась, и не пикнула, когда я ее ощупывал, как и положено придирчивому покупателю, а там было чего пощупать! Разве обратил бы я и в тот еще раз внимание на не пойми чего? Не люблю толстух, которые с годами вообще в нечто коровообразное расплываются, особенно как родят, но сильно ли лучше коровы какая-нибудь костлявая дистрофичка, которую и ветром-то сдует на хрен, а если решится рожать, так кесарят таких в нашем современном мире сразу, чтоб по швам не лопнула. Ну и потомство от таких соответствующее – яблоко ж от яблони далеко не падает. Но тут – классная бабенка, правильная, что ни говори, и телосложением, и формами, и волосами не подкачала. Я ведь уже упоминал, кажется, что редкое это для реальных баб сочетание. Ну, на Востоке, где-нибудь в Иране или Индии, чаще встречается, но там они коротконогие в основном, а тут еще и ноги очень даже вполне, так что товар штучный, и набавить за него ни разу не жалко.
Щупаю я, значится, бастулоночку, балдею от ее превосходных форм, да и она сама, похоже, ничего против не имеет. Я бы ее и пооглаживал, да только нехрен торгашу показывать, что тут и цену взвинтить можно, так что полапал маленько и снова на спину ее со следами розог уставился с недовольным видом. Да только тут ведь рядом не только работорговец, но и этот старпер, а опытного сластолюбца ведь не шибко-то проведешь – увидел он, конечно, и наши взгляды, и наш настрой, кипятится, едва на говно от этого не изойдя – хвала богам, он и сам тоже не горел желанием переплачивать. В конце концов рассвирепевший плюгавый – после долгих проклятий – принял мою цену и напомнил, что он первым захотел купить, и у него, значит, больше прав при равной цене. Это было по обычаю, и я не стал с этим спорить, а лениво, с вальяжной улыбочкой, надбавил еще пять шекелей, давая понять, что для меня это уже спортивный интерес. Призывая гнев всех богов и демонов обитаемого мира на мою ни в чем не повинную голову, плюгавый сдулся и слинял, а я забрал свое приобретение, явно не слишком опечаленное переменой в своей судьбе. Еще пять шекелей ушло на то, чтоб ее приодеть – не голышом же ее по городу вести. Не май месяц, гы-гы!
– Вы представляете, сколько пришлось бы отдать за такую в Гадесе! Ну и сами посудите, мужское ли это дело – варить кашу и стирать тряпки? А мне еще и позарез надо учить финикийский! – пояснил я выпучившим глаза нашим.
– Мы так и поняли, гы-гы-гы-гы-гы! – единодушно решили они, заценив мою покупку. И совершенно напрасно – кроме «всего прочего» я с ней – ну мля буду, в натуре, век свободы не видать – еще и действительно занимался финикийским языком. В какой пропорции по сравнению со «всем прочим»? Ну, как вам сказать… Сами-то как думаете? На моем месте, не имея еще ни жены, ни постоянной любовницы и ни единой пока что рабыни, зато имея наконец-то достаточно купилок, сами-то раскошелились бы на какую попало, которая вам и просто как баба не нравится? Вот то-то же!
Набив трубку и прикурив, я хлопаю свою рабыню по туго обтянутому юбкой заду – нет, все-таки отличное приобретение. Даже жаль будет продавать, если Велия вдруг не одобрит. Хотя вроде не должна бы – Ремд тоже подтвердил, что дело это совершенно обычное у тех, кто в состоянии позволить себе наложницу. Вот если, допустим, законная жена – спесивая дурнушка, взятая исключительно ради богатого приданого и родства с ее влиятельным семейством, а спать ейный законный супруг предпочитает не с ней, а с куда более красивой служанкой-наложницей, тогда – да, скандалы в доме гарантированы. Но уж Велии-то комплексовать по поводу своей внешности нет ни малейших на то оснований и жаловаться на нехватку моего «ночного» внимания уж точно не придется, и коль скоро наложница ее не затмевает – а Софониба