Что они там предложат и как сформулируют – так и будет на голосование вынесено. А колхозникам разбираться некогда, им проще проголосовать за то, что знающие вопрос люди предложили. Им же даже времени-то на обдумывание вопроса никто толком не дает. Ораторы орут, толпа колхозников развешивает ухи и внимает, и вопрос – исключительно в той формулировке, в которой и озвучен – безо всяких обсуждений сразу же ставится на голосование. Так что фактически, с учетом всех этих хитростей – считай, что это так или иначе замаскированное под выборы назначение.
– Ну, в отдельных случаях – может быть. В одном месте мне у Ливия в самом деле попалось, что один из вновь избранных преторов был жрецом и не мог отлучаться из Рима, и тогда сенат предписал преторам метать жребий о провинциях так, чтобы этому жрецу досталась городская претура. Но это – единственный случай.
– Единственный известный и попавший в историю, – поправил я ее. – Его, как я понимаю, никто и не скрывал – дело-то вполне официальное и обоснованное религиозным культом. Но разве это означает, что не было «договорных жеребьевок» втихаря? Вот сама прикинь – во-первых, само голосование. Клиенты в Риме голосуют так, как им укажет их патрон, и это считается в порядке вещей. А во-вторых – подсчет. Помнишь, сколько у нас бывало не столь уж давних скандалов по поводу подсчета голосов на выборах? Да даже и раньше – Сталину тоже ведь приписывают фразу «Неважно, кто и как проголосует, важно, кто и как подсчитает голоса». Да и повсюду наверняка такая же хрень. Почему бы и не в Риме? Скажут, допустим, кандидату втихаря, что если хочет избраться, то вот ему условия при «жеребьевке» провинций, и если согласен и клянется в этом, то может уже готовить тогу с широкой пурпурной каймой и пурпурный плащ «императора».
– Ну, может быть и так, но ведь не всегда же!
– Не всегда, конечно, но наверняка частенько. Дело-то ведь серьезное, не просто меряние хренами, тут уже об общегосударственных интересах речь. Пришлют кого не того – провинцию вообще потерять могут. Поэтому думаю, что там исходно все просчитывают и предлагают нужных. Если предложат сципионовских – будут сципионовские, предложат катоновских – будут они.
– Насчет сципионовских я въехал, а катоновские – что за звиздобратия? – не понял Серега.
– Ну, из группировки сенатора Катона, – пояснил я.
– Это какой из Катонов? – спросила вдруг Юлька.
– Тебе виднее, раз ты ливиевскую «Историю Рима» штудировала – я-то ведь у него только «Войну с Ганнибалом» осилил.
– А я не запомнила. Так который?
– А я откуда знаю? Знаю, что был Старший и был Младший, но вот который из них сейчас воду мутит…
– Да я не про это. Тот или нет?
– Ага, он самый, Марк Порций…
– Он самый – это который? – спросил Володя.
– Очень известный и влиятельный сенатор, – принялась просвещать его наша доморощенная историчка. – Борец против роскоши и безнравственности, за бережливость и старые добрые порядки, за честность…
– Ох, и попали же римляне, гы-гы! – хохотнул Серега. – Покажет он им теперь мать Кузьмы!
– Не одним только им, – буркнул я. – Этот долботрах ее всем покажет.
– А че так?
– Это тот самый Катон.
– Который – тот самый?
– Который «Карфаген должен быть разрушен»…
Даже у нашего испанца вырвалась не его обычная «Каррамба!», а наша универсальная «Мыылять!». А что ж тут еще скажешь?
– Так нескоро же еще вроде, – проговорил Володя. – Он сам-то хоть знает, что он – тот самый?
– Сейчас – вряд ли. Но нам-то не один ли хрен? Педантом и долботрахом он был по жизни…
– Что вы все о фигне какой-то? – возмутилась Наташка. – Подумаешь – Катон! Плевать на него – мы плывем в Гадес! Радоваться надо, что все так удачно получилось!
– Ага, особенно для одного любителя малолеток! – съязвила Юлька.
В принципе насчет малолеток можно было бы с ней и поспорить, и даже весьма аргументированно, учитывая турдетанские обычаи, но к чему опускаться до обезьяньего уровня? В главном-то они обе правы – получилось все удачно. И – таки да, удачнее всего именно для меня…
Когда отец Нирула узнал, как славно устроены теперь дела его сына, он наотрез отказался брать с меня деньги за боеприпасы, да еще и был страшно расстроен тем, что у меня уже есть новый меч, да такой, что даже ему не выковать для меня лучшего. Он все порывался подарить мне хоть что-то из воинского снаряжения и сокрушался по поводу того, что у меня все есть. Зачем-то даже мерку с меня снимал – я так и не понял, для чего. Да какая разница – главное ведь разве это? Главное тут то, что если судьба снова занесет меня в Кордубу – в ней найдутся люди, на которых я смогу положиться. Поди хреново для чужака-иноземца? А потом, на устроенной кузнецом по поводу немедленно состоявшейся помолвки сына пирушке, порадовал меня и отец-командир:
– Ты научился заводить настоящих друзей, Максим, и это хорошее дело. Ты вообще многому научился.
– Под твоим началом, почтенный.
– Тордул. Для тебя – просто Тордул.
Оба его ветерана переглянулись, затем взглянули на меня и молча кивнули. Я уже знал, что это означает. В хорошем отряде все стоят друг за друга, и за своего отряд вступится всегда, но не против воли нанимателя, которая священна и превыше всего. Тут, кажется, наклевывалось нечто большее. Вслух никто ничего не сказал, но по взглядам я понял, что приобрел дружбу, никак не связанную с волей нанимателя. Параллельную и независимую, скажем так. Опять же, поди хреново?
Ремд наградил меня по-царски.
– Хороший дом где-нибудь в Афинах можно купить за тридцать мин, – сказал он мне. – Это три тысячи драхм или полторы тысячи шекелей. Или сто статеров, если считать золотом. Я даю тебе две сотни статеров. Ты сможешь купить в Гадесе очень хороший дом и хорошо обставить его, и после у тебя останется еще достаточно для вложения в хорошее прибыльное дело.
– Да вознаградят тебя боги, досточтимый! – поклонился я. Сотни статеров я ожидал, на полторы надеялся, но о двух и не помышлял.
– Ну, я же обещал, что ты будешь доволен, хе-хе! – хохотнул «досточтимый». – Но я обещал тебе и еще кое-что. Я уже отписал дяде о твоих заслугах и о твоих успехах в финикийском языке – надеюсь, ты не подведешь меня? Скорее всего, он пожелает вызвать тебя и твоих друзей в Гадес, чтобы иметь вас у себя под рукой. Но мы не будем ждать его вызова. Вы будете