— Ирина Антоновна, не плачьте, пожалуйста, — проговорила Аня спешно. Самой стало противно от слабости своего аргумента. Ни то от больно религиозных восклицаний мамы Пчёлкина, ни то от дрожи в голосе с другого конца провода, но волосы на затылке приподнялись, отчего руки атаковали мурашки неприятные.
А Князева продолжила стелить мягко-мягко, самой себе этими популистскими высказываниями напоминая современных политиков:
— Ваши слёзы, как бы то печально не было, ничем не помогут, время вспять не обернут. Берегите здоровье и нервы свои, это сейчас самое главное.
— Мне Паша то же самое говорит…
— Послушайте Павла Викторовича! — чуть смеясь, точно надеясь выдавить из матери Пчёлы капельку веселья, сказала Князева и пригладила пряди, заправляя их за уши. — Он сам как?
— Да как… — протянула она таким тоном, что Аня увидела, как Ирина Антоновна или плечами пожала, или рукой в сторону гостиной, где муж сидел обычно, махнула. — Злится, что по всем каналам одна и та же трансляция была. А ему всё матч Динамо со СКА подавай…
Тогда Анна рассмеялась, но уже совершенно искренне. За эту непробиваемость она отца Вити уважала, в глубине души даже завидовала, мечтая тоже такое спокойствие в себе воспитать. Ведь даже в миг, когда в стране творился полный беспредел, Павла Викторовича волновала только отмененная хоккейная игра.
Такому, правда, оставалось только учиться.
— Анечка, милая, скажи мне, — проговорила Ирина Антоновна, за один раз голосом, тон которого обратно подскочил в напряжении, прекращая смех Князевой. — Ты в порядке сама? Надеюсь, ты дома? Двери все заперла, к окнам не подходишь?
Воздух в лёгких будто схлопнулся. Князева замялась на секунду, думая, стоило ли мать Вити посвящать в подробности её местонахождения и причину, по которым Анна поздним вечером сидела в пустом родильном доме на окраине столицы. Потом пальцем провела по капроновым колготкам, проверяя, не поставила ли нигде случайную затяжку.
Ирина Антоновна, вероятно, всё равно узнает — рано или поздно — о произошедшем. Всё-таки, она в курсе беременности Ольги была, да и радовалась чуть ли не сильнее тёти Тани, которой даже сердце прихватило от вести, что осенью та станет бабушкой.
Но Белова рожала уже почти двенадцать часов. Если воды отошли утром, а ребёнок так и не появился на свет, то… всё могло проходить очень тяжело — как для матери, так и для её дитя.
«И надо ли такое — тем более, сейчас — слышать Ирине Антоновне? С её-то любовью за других переживать?»
Князева всё-таки прикусила язык, отгоняя свои переживания и мысли, насчёт которых её не спрашивали, и прощебетала певчим соловьём:
— Со мной всё хорошо, Ирина Антоновна. Я сразу, как узнала, домой с работы побежала.
Кто-то поблизости выразительно усмехнулся с её примитивного вранья — Анна уверена в том была. Даже голову вскинула, оглядываясь.
Но за спиной никто не стоял. Даже медсестра, девушке не понравившаяся своей наивной простотой, кажется, разговор Князевой не подслушивала. Вряд ли бы смеялась.
«Может, сама над собой смеюсь? Просто не замечаю..»
— Ой, милая, как я рада!.. — на выдохе воскликнула Пчёлкина. — Правильно сделала, что домой поехала! У тебя театр, вроде, возле Петровского парка. Там, конечно, спокойнее, чем на Остоженке, но, всё-таки, у себя хоть сердцу хорошо! Молодец, что поехала…
— Да, — откровенно глупо поддакнула Анна, не зная, что ещё матери Вити сказать. Затихла, думая только, чтобы Ирина Антоновна не задала вопроса, на который вранья бы придумать не смогла, даже если б очень того захотела.
Оставалось надеяться, что Пчёла матери раньше позвонил. Если у него, безусловно, появилась такая возможность.
У девушки пустой пищевод скрутился почти что в узел от мысли, что Витя не звонил. Что у него не было попыток связаться ни с Ириной Антоновной, ни с Аней, ни с кем-либо вообще.
«В порядке он», — кинула себе Князева с такой твердостью, словно тоном собственных мыслей думала прогнать дурные мысли, словно от её уверенности действительно зависел исход всех событий.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Как фаталистично глупо.
«Не знаешь, что ли, Пчёлкина? Он всегда выходит сухим из воды. Пора бы уже привыкнуть»
— Анечка!.. — проговорила Ирина Антоновна, и сразу по интонации её Аня поняла, что мама Пчёлы спросит. Она сдержалась, чтобы не сбросить вызов, потом не вешать на уши лапшу, приговаривая, что у них «связь оборвалась».
— А Витя-то с тобой? Вы вместе в квартире сидите?
— Нет, — честно сказала Князева.
Пчёлкина ахнула так, что, вероятно, осела на пол.
Аня же ногти пустила в шею себе, понимая, что враньём бы только скорее себе могилу вырыла. Ведь поняла быстро — если бы сказала матери Вити «да», то она бы попросила трубку сыну передать.
Тогда бы точно пришлось скинуть, но, вероятно, Ирина Антоновна ложь раскусила бы быстро. И только б сильнее стенать стала в неведении, где сын её.
Анна чувствовала, что каждым своим словом и шагом себя в угол загоняла. А потом Князева прикрыла глаза, себе приказывая думать активно, быстро, сочинить что-нибудь срочно, и пояснила всё-таки:
— Он с ребятами уехал на пару дней в Котельники. Там у Валеры давний товарищ по спорту женится, так он к себе на свадьбу всех их и пригласил. Даже Саша сразу с самолёта к ним поехал! Витя вчера вечером собрался, поехал, — и под конец кинула в удивленном оправдании:
— Я думала, он вам скажет!..
— А, — промямлила мать Вити, и Анна, хоть и почувствовала явные угрызения совести за обман столь доверчивой женщины, какой-то частью своей осталась довольна коротким аканьем.
Короткий гласный звук сказал лучше других слов и фраз: Ирина Антоновна поверила.
Уголки губ в несимметричной усмешке дёрнулись вверх.
— А что же он тебя с собой не взял?..
— Да что мне там делать? — окончательно войдя в образ, цокнула языком Князева и поёрзала на месте в попытке поудобнее усесться на диване, который излишней мягкостью и был неудобен. — Я не знаю там никого. Да и Вите, думаю, тоже не было бы особого удовольствия со мной одной весь праздник просидеть.
— А-ну, перестань! — вдруг воскликнула Ирина Антоновна, тоном и интонацией Анне ужасно напоминая Яниса Петровича — её куратора и по совместительству любимого преподавателя, искренне злящегося на студентов только за их неуверенность в себе. До сих пор помнила, как профессор Князеву песочил, чуть ли не всеми правдами-неправдами запрещая сомневаться в своих силах и знаниях!..
И тогда мама Пчёлы точно так же возмущалась — словно мысль, что Аня её сыну надоесть могла, выводила Ирину Антоновну из себя.
— Глупости какие-то говоришь, право слова, Анечка!.. Витенька всегда, когда мы о делах твоих с Пашей спрашиваем, так про тебя заливается, что заслушаться можно. А глаза-то блестят!.. Поэтому, не думай даже об этом и езжай с ним в следующий раз обязательно. Вы молодые, когда вам гулять, если не сейчас?
Она улыбнулась почти искренне, не позволяя себе оголять зубы и не понимая, как сумела нарваться на комплимент. Аня только в смущении что-то неясное для самой себя протараторила, в ответ на что мама насела увереннее.
— …Ну, Анечка, как можно было? Сейчас сидишь одна без него, переживаешь… Ты не пыталась до него дозвониться? — спросила мама Вити и раньше, чем Князева успела придумать очередное вранье, девушке помогла, сама на вопрос свой ответила:
— Хотя Витя, наверно, не слышит…
— Да, скорее всего. У Капитонова — друга Валериного — программа свадьбы обещала быть очень интересной. Так что, им скучать там некогда!..
— Сейчас бы вот танцевала, отдыхала! — снова удрученно кинула Ирина Антоновна, и Анна тогда уже едва сдержалась, чтобы глаза не закатить.
Что же, можно подумать, пьянка на чьей-то свадьбе — даже свадьбе выдуманной — была важнее всего, что в стране, в мире творилось?
У Князевой горько-горько стало внутри, будто ей сердце кто-то молотым перцем натёр. И девушка в череде реплик Ирины Антоновны вдруг пообещала себе, что провода оборвёт, если то потребуется, но до Вити дозвонится. Остаток дня у трубки проведёт, но набирать будет, пока не ответят.