рок последних лет царит мир, им обидно, что «именно в эти мирные годы
наши граждане теряли и продолжают терять ощущение, что земля, на кото-
рой они родились, на которой трудятся и воспитывают детей, по отношению
к которой у них есть твердые обязанности, является их родиной» 5.
В середине декабря 1989 года Млынарж прилетел в Москву и встретил-
ся с Горбачевым, Генеральным секретарем ЦК КПСС. А после приехал ко мне
домой, возбужденный, с сияющими глазами. Я не позволял себе вопросы, ко-
торые могли казаться неделикатными, но когда мы вышли на балкон и
смотрели на город с восемнадцатого этажа, Зденек сказал:
– Знаешь, он человек чрезвычайных способностей, готов прислуши-
ваться, совсем не авторитарный. Удивительно, как человек такого склада
мог подняться до высшего поста. За эти годы он стал осмотрительнее и муд-
рее. Хорошо, что с ним рядом Раиса, она плохого не посоветует.
За крышами домов виднеются залитые вечерним солнцем Сокольники.
Зденек ищет глазами их с Горбачевым общежитие на Стромынке, бывшую
казарму петровских времен. В общежитии жили и их будущие жены Раиса и
Ирэна.
– Однажды Мишка взмолился: «Ребята, вы все про балет да про балет, а
я в жизни не видел балета. Возьмите меня в театр!» Там, в столовой общежи-
тия, Михаил и Раиса гуляли свадьбу. Я приехал из Праги, пришел на свадьбу
в новом костюме и уронил на брюки кусочек масла… С этого началась моя
запятнанная репутация!
Не знаю, импровизирует ли Зденек, или перебирает в памяти утренний
разговор с Горбачевым, но без всякого перехода он заговорил о марксизме,
который оба изучали как единственно верное учение. Теперь это для него
один из возможных подходов к общественным проблемам. Вопросы, постав-
ленные Марксом, оказались глубже ответов; вопросы и сегодня волнуют, но
ответы оказались упрощенными, – как во времена французской революции.
– Нас учили, что все решает партия и ее политика. Ничего они не реша-
ют. Они должны давать рамки, в которых могла бы развиваться нормальная
человеческая жизнь. Если она эти рамки суживает, с ней надо бороться.
Возбуждаясь, он говорит, как будто хочет с кем-то доспорить.
– Мне повезло, что я был секретарем ЦК. Знаешь почему? Больше нет
«соблазна 13-й комнаты», я уже знаю, что за той таинственной дверью…
Спохватившись, виновато улыбается:
– Прости, я чувствую себя как человек, который выступает на свадьбе и
рассказывает об опыте своего развода.
В следующий раз я увижу Млынаржа в дождливой Москве в середине
октября 1991 года. Мы будем сидеть на Пушкинской площади, в моем каби-
нете в «Известиях», он снова приедет после встречи с Горбачевым. Двух лет
не прошло, а как все переменилось! Он видел другого, трудно узнаваемого
Горбачева, еще не пришедшего в себя после изоляции в Форосе, крушения
великой державы, после ухода с поста первого президента СССР, обессилен-
ного противоборством с неприятным ему Б.Н.Ельциным. Утешало, что друг
Михаил старался не опускать рук, с ним оставались умные политики, его не
предавшие, и снова кружилась голова от планов, как дальше работать, не ро-
няя достоинства. Млынарж уговаривал Горбачева вместе писать книгу, от-
кровенный диалог о том, что произошло с обоими 6.
Мы говорили о России.
Народное хозяйство продолжало разваливаться, на полках районных
магазинов шаром покати, откормленные продавцы и толпы голодных поку-
пателей готовы вцепиться в глотку друг другу; порядок наводит милиция,
выносящая продукты для себя со служебного входа. Люди уезжают в Изра-
иль, Германию, США; навстречу волне гражданских отъезжающих в обрат-
ном направлении катится волна российских военных; возвращаются по же-
лезной дороге из Венгрии, Чехословакии, бывшей ГДР с танками и артилле-
рией. Солдат высаживают на полустанках; подготовить жилье не успевают,
ставят брезентовые палатки на снегу.
Млынарж не единственный из демократов, еще недавно решительных,
у кого теперь, когда в обеих наших странах победила, казалось, демократия,
в словах и поступках очевидна осторожность. Суждения стали сдержаннее,
действия неторопливее; то ли годы сказываются, то ли прибавилось мудро-
сти. Он не спешит спорить, отвечает в том смысле, что пражские радикалы
тоже причисляют его если не к консерваторам (это все-таки трудновато сде-
лать применительно к его биографии), то во всяком случае, к людям умерен-
ным. «Соглашаясь, я мог бы добавить, что стал таким после августа 1968 го-
да. В размышлениях о случившемся пришло понимание, как легко дается по-
литикам обострение обстановки. Можно говорить о советской интервенции
в Чехословакии, об имперских амбициях Брежнева, о многом прочем, чему
нет и не может быть оправдания. Но не уйти от результата: реформаторское
движение было разгромлено, в течение двадцати лет наш народ жил хуже,
чем прежде. И тогдашние руководители (в их числе был и я) не могут полно-
стью снять с себя ответственность. Наученный историческим опытом, я те-
перь действительно предпочитаю быть осмотрительным» 7.
Млынарж был одним из первых, если не первым чешским политиком,
кому хватило характера вслух сказать, что пражские реформаторы (себя он
причислял к их числу), не только жертвы, и советские танки – не единствен-
ная причина провала реформ; чешские политики не могут снять с себя от-
ветственности за то, что их негибкие действия и поспешные, недальновид-
ные шаги в конце концов привели страну к худшей внутренней ситуации,
чем была до начала реформ. Потому не стоит удивляться, что Горбачев не
торопился относить пражских реформаторов к своим предшественникам
или к образцу.
Это будет наш последний разговор со Зденеком Млынаржем.
Не хочу гадать, как сложилась бы жизнь этого яркого человека, вероят-
ного «чешского Горбачева», как говорили о нем в середине восьмидесятых,
когда его друг начинал в СССР перестройку, а он, один из умнейших людей
эпохи, вытолкнутый из Праги промосковской властью, скитался по Европе. В
списке жертв советского вторжения его судьба оказалась не худшей; он до-
жил до новых времен.
В апреле 1997 года, через два года после выхода в Праге книги Горбаче-
ва и Млынаржа, развернув одну из московских газет, я наткнусь на заметку
«Памяти Зденека Млынаржа». Строчки запрыгают перед глазами: «Многие
годы меня связывала со Зденеком дружба… она выдержала все испытания,
которые выпали на его и на мою долю. И мы остались верны ей до конца…
Михаил Горбачев» 8.
Книга Горбачева и Млынаржа на чешском называется «Реформаторы не
бывают счастливы». Это больше, чем название, выстраданное горьким лич-
ным опытом двух современников. Скорее, это диагноз системе, которой оба
знали цену, противостояли ей, надеясь ее улучшить, не ломая.
В начале февраля 1990 года я возвращался из Карловых Вар в Москву и
задержался в Праге. Шла пятая неделя, как у чехов появился 53-летний пре-
зидент Вацлав Гавел. На улицах толпы, настроение праздничное. Уходил в
прошлое коммунистический режим, в городе царила молодая стихия в джин-
сах и кроссовках. Эта масса делегировала сверстников в Пражский Град, в
помощники президента, в сотрудники его канцелярии. Им в голову не при-
ходило изменить внешнее обличие, их кроссовки разошлись по старинным
коврам древних залов. Подражая Гавелу, они старались поступать так, чтобы
было больше свободы, уважения к человеческому достоинству, чтобы всегда
можно было говорить правду и чтобы люди, слыша эту правду, ощущали не
свое бессилие, а начало практической работы.
Я навестил Ганзелку в его небольшой квартире в Новом городе, непо-
далеку от станции метро Ботаницка заграда. На второй день он повез меня к
своим знакомым на чашку кофе. Снег падал на дома, на мосты, на черные
зонты пешеходов. Припарковав машину на набережной Влтавы, мы зашага-
ли к большому каменному зданию, построенному в стиле модерн еще до
Первой республики. Милая хозяйка по имени Ольга обрадовалась, увидев
Иржи. Мы пили кофе в окружении книг и картин старых мастеров. Ольга рас-
спрашивала Иржи о детях, жалела, что муж рано ушел на работу, и с юмором
вспоминала, как славно они провели с мужем воскресный день в загородном
доме, купленном за 25 тысяч крон по объявлению в газете незадолго до по-
явления войск. Домик в деревне Влчице, в местности Градечек, у подножия
горного массива Крконоше. Когда мы вернулись домой, Иржи сказал, что