летние месяцы, когда крестьянский сын Михаил Горбачев возвращался на
Ставропольщину и садился на трактор, подрабатывал на продолжение уче-
бы, Зденек возвращался в Прагу, в стены библиотек; средневековые залы
хранили атмосферу времен великих мыслителей, работавших за теми же
столами. «Из Праги в 1950 году я послал Мишке почтовую открытку. Он мне
потом рассказывал, как едет на тракторе по полю, вдруг наперерез мото-
цикл, на нем вспотевший на жаре начальник райотдела милиции. Это была
сенсация: первый раз в село Привольное пришла открытка из заграницы!» –
будет он вспоминать 1.
Во времена Пражской весны Млынарж и Горбачев станут крупными по-
литическими деятелями: один – секретарем ЦК КПЧ, другой – вторым секре-
тарем Ставропольского краевого комитета партии. Подобно большинству
реформаторов, Млынарж даже мысли не допускал о возможном вмешатель-
стве армии в их внутрипартийные споры. За три недели до вторжения войск,
в дни братиславской встречи, в Праге был с делегацией комсомола генерал
Д.Д.Лелюшенко; его 4-я гвардейская танковая армия участвовала в освобож-
дении Чехословакии в 1945 году. Млынарж рассказывал: «На приеме гене-
рал, выпив лишнего, стал откровенен, хлопал меня по плечу: “Не бойся, Зде-
нек! В случае чего, мы вас снова будем спасать. Сразу! Армия уже наготове!” –
“Спасибо, – смеюсь, – не надо нас спасать, все в порядке!” А он свое: “Ты по-
нял? Чуть что, мы – сразу!” Я рассказал об этом Дубчеку, мы посмеялись. Ви-
димо, генерал уже что-то слышал, а у нас не укладывалось в голове. Невоз-
можно жить с мыслью, что вот-вот придут танки, и делать вид, что ничего не
происходит. Мы могли быть глупыми, но никогда не были хитрыми и ковар-
ными» 2.
После «московских переговоров» Млынарж, тогда секретарь ЦК и член
Президиума ЦК КПЧ, видя распад единства ориентированных на реформы
членов руководства и невозможность осуществить свои политические кон-
цепции, попросил приятеля Мирослава Галушку, министра культуры, помочь
перейти на работу в Национальный музей, в отдел энтомологии. Последним
толчком стал ноябрьский партийный пленум. Ему с Йозефом Шпачеком по-
ручили подготовить проект резолюции. А потом узнали, что в ночь перед
пленумом Дубчек, Черник, Гусак тайно встретились с Брежневым (кажется, в
Варшаве), с ним проконсультировались и утром предложили пленуму доку-
мент с формулировками, отличными от тех, которые были первоначально.
Характер поправок, а главное, способ, каким все делалось, убедили, что ему
не удастся совмещать с новым порядком свои этические принципы. Остаток
жизни он предпочел провести среди жуков. Это его страсть с детских лет. За
год до ввода войск, находясь в командировке в Грузии, он заехал к Горбаче-
вым. Горбачев был тогда главой Ставропольского городского комитета пар-
тии. Два дня оба собирали в степи жуков для коллекции Зденека. Могли ли
они тогда представить, что события разведут их в разные стороны и только
жуки будут напоминать безработному Зденеку о надеждах молодости?
«Ты с ума сошел!» – говорил Галушка Млынаржу, уже ушедшему с высо-
ких постов, но все еще члену ЦК. «Нет, я с ума не сошел, просто знаю по опы-
ту: лучше опережать события». «Ладно, – сказал министр Галушка, – дадим
тебе персональный оклад 8 тысяч крон». «Ни за что! – отвечал Млынарж, – за
привилегии меня быстро выгонят. Дай оклад, какой положен». – «На две с
половиной тысячи тебе не прожить». – «Но другие живут!»
С первого января 1969 года Млынарж стал заниматься жуками; раз в
месяц приезжает черная машина, привозит материалы для члена ЦК, он их
бросает в урну. В следующем году из партии выгнали министра Галушку. Тот
пришел к Млынаржу: «Зденек, не нужен ли музею швейцар?» – «Раньше надо
было думать!», – обнял друга энтомолог. Недавний министр культуры, про-
свещенный человек, близкий Дубчеку, устроился в сельской мастерской,
торговал парниковыми конструкциями. «В зимние месяцы он ежился от хо-
лода, завидовал мне и моим жукам; мы находились в теплом помещении, и
меня мучила совесть».
А семь лет спустя Млынарж участвовал в написании «Хартии-77 », его
исключили из партии, выгнали из музея, посадили под домашний арест. Без-
работный, он пишет письмо Иосипу Броз Тито, с которым был знаком, наде-
ется найти какое-нибудь дело в Белграде, но вождь югославских коммуни-
стов, уже глубокий старик, ответил через посольство в том духе, что если че-
ловек думает о своем политическом будущем, ему лучше оставаться на ро-
дине. «Но я думаю не о политическом будущем, – ответил Млынарж югослав-
скому послу, – мне приходится думать о простом человеческом будущем.
Будьте здоровы…»
Млынарж эмигрировал в Австрию. Он не был рожден мучеником, это не
в его характере, и он принял приглашение австрийских университетов. «Я
попал в мир нормальных людей, не привилегированных, не купленных си-
стемой. И всю жизнь за рубежом изучаю оставленный мною мир, в котором
жил и в котором живут миллионы. Вот самое страшное, что я понял: система,
которой я усердно служил, делит людей на тех, кто ей нужен и кто не нужен.
Идол, на которого мы молились, унизил нас и пинком сапога указал наше ме-
сто. Пражская весна – предупреждение всем “малым народам”. Надо дер-
жаться вместе, хватит с нас мифов о благородстве “больших”».
Горбачев же оставался встроен в систему, которой был обязан своим
положением, и никого не интересовало, что он думал о чехословацких собы-
тиях, о причастности к ним друга молодости. Он должен поступать, как
предписывала партийная дисциплина, и не ему одному приходилось рвать
душу между служебным долгом и совестью. В дни чехословацких событий
второй секретарь обкома Горбачев публично громил земляка Ф.Садыкова,
известного в крае доцента, защитника дубчековских реформ, за крамольные
мысли. Эти мысли впоследствии, в другие времена, войдут в программу гор-
бачевской перестройки. Горбачев тогда рубил с плеча, но больная совесть
долго не давала покоя; на склоне лет он сам рассказал об этом в автобиогра-
фической книге.
После ввода войск Москва послала в Прагу двух партийных функционе-
ров, Егора Лигачева (Томск) и Михаила Горбачева (Ставрополь), помочь че-
хословацким «нормализаторам» вводить жизнь в берега. Горбачев не стал
разыскивать чешского энтомолога. Был уверен, что старый друг, знающий
советские порядки, войдет в его положение и не будет держать зла. Млы-
нарж воспрянул духом, когда Горбачев стал лидером СССР.
В 1987 году Горбачев прилетел с официальным визитом в Прагу. Чехам
доставляло радость читать, что Горбачев и Гусак впервые ограничились по-
жатием рук, избежав крепких объятий. Это был намек на будущий характер
отношений. Но чехи обманулись; Млынарж, по его словам, «собственными
глазами видел на экране телевизора, что ритуал был соблюден, как обычно.
Возможно, присутствовавшие при встрече журналисты этого не видели. По-
целуйщиков заслонили охранники, которых было больше обычного» 3.
В Праге у Горбачева не было времени узнавать, где старый друг, как
поживает. Млынарж его понимал и не обижался. Задело другое. Двадцать лет
чехи ждали, вот придет в Кремль сильный, великодушный русский человек,
найдет слова, чтобы умягчить оскорбленные души. Таким казался Горбачев.
И трудно было взять в толк, почему вольнолюбивый Мишка, теперь на вер-
шине власти, выступая перед пражанами, не торопился осуждать предше-
ственников в Кремле, ни словом не обмолвился о вводе войск. Пусть он в
этом не участвовал, не несет ответственности, но от Москвы ждали гаран-
тий, что рецидива никогда не будет.
И все-таки каждый раз, когда журналисты пристают к Млынаржу с во-
просом, как понимать Горбачева, почему об интервенции, этой чешской бо-
ли, он упорно молчит, Млынарж брал старого друга под защиту и просил о
понимании. Слишком сложной была внутренняя ситуация в СССР, лидер
страны не мог в угоду чехам с этим не считаться. Но что бы по этому поводу
Горбачев ни говорил, я знаю, настаивал Млынарж, он хорошо понимает не-
обоснованность вторжения 4. В шкале ценностей Млынаржа понятие «друг»
опережало понятие «политик».
При Горбачеве вернули из ссылки Сахарова, стали издавать книги за-
прещенных авторов, но в маленькой Чехословакии ничего не менялось. В
1985 году сторонники «Хартии-77» с горечью напишут, что хотя в Европе со-