— Мой бес?
Значит, Корабль еще не закончил с ним.
— Да, Корабль?
— Ты должен кое-что узнать.
Сердце заколотилось в груди. Корабль редко делился информацией по своей воле; это должно было быть нечто важное.
— Что?
— Помнишь Хали Экель?
Знакомое имя… да, он наткнулся на него в досье Паниля, которое собрала Ваэла.
— Подружка Паниля, медтехник. А что?
— Я показал ей долю основного человеческого прошлого.
— Повтор? Но Ты сказал…
— Долю, а не повтор, мой бес. Пойми различие. Когда нужно преподать кому-то урок, ты не станешь показывать всю учебную запись, можно обойтись только определенным участком, долей.
— И я сейчас живу в такой доле времени?
— Нет. Это оригинальная пьеса, прямое продолжение.
— Зачем Ты мне это объясняешь? Что Тебе нужно?
— Потому что ты учился на капеллана. Тебе важно знать, что испытала Хали. Я показал ей случай с Иисусом.
Во рту у Томаса пересохло.
— Лобное место? — переспросил он, чуть помедлив. — Зачем?
— Ее жизнь была слишком банальна. Она должна узнать, как далеко может зайти священное насилие. Да и тебе не мешало бы напомнить.
Томас представил себе выросшую на борту девушку, столкнувшуюся внезапно с ужасом распятия. Гнев вскипел в нем, и Томас дал ему выход.
— Ты вмешался в игру, верно?!
— Это и Моя вселенная, бес. Не забывай.
— Зачем?!
— Это только прелюдия. Паниль обнаружил расставленную тобой ловушку и избежал ее. Ваэла потерпела неудачу.
Томас знал, что не сможет скрыть восторг, — и не пытался.
— Паниль — Твоя марионетка? — задал он все же мучивший его вопрос.
— А ты?
Томас задохнулся. Ну почему все идет не так?
— Как он распознал ловушку? — спросил он, когда способность говорить вернулась к нему.
— Открывшись ей.
— И как это понимать?
— Ты не открыт опасности, как должен бес Мой.
— А Ты говорил мне, что не станешь вмешиваться в ход событий!
— Никогда не говорил Я такого, лишь обещал тебе, что никакая внешняя сила не будет управлять полетом костей.
Томас вдумался в слова Корабля, пытаясь одновременно побороть чувство глубочайшего отчаяния. Но не в его силах было терпеть.
— Ты играешь со мной! Ты можешь делать все, что Тебе вздумается, и не называешь это все…
— Ты тоже можешь сделать все, чего захочешь.
Томас застыл. Что за силы передал ему Корабль? Сам он никакой мощи в себе не чувствовал. Перед всеприсутствием Корабля он казался себе беспомощным. И к чему было упоминание о Хали Экель и случае с Иисусом?
— Мой бес, — снова заговорил Корабль. — Повторяю тебе — есть события, возможные лишь тогда, когда они непредвиденны. Ваэла испытывает к юному Панилю искреннее влечение.
«Юному Панилю!»
— Зачем Ты мучаешь меня?! — вырвался крик из глубины опустошенного сердца Раджи Томаса.
— Ты мучаешь себя сам.
— Так говоришь Ты!
— Когда же ты очнешься?
В беззвучном голосе Корабля явственно звучало разочарование.
Томас понял, что он больше не боится. Он слишком устал. И оставаться в субмарине у него не было больше причин. Оукс одобрил экспедицию. Завтра они отправятся в назначенное время — и Ваэла, и Паниль, и он сам.
— Я проснусь завтра утром, Корабль, и поведу это суденышко.
— Если бы так…
— Ты собираешься меня остановить?
Странно, но Томаса почти обрадовала перспектива прямого вмешательства Корабля.
— Остановить? Нет. Эта пьеса, похоже, должна быть сыграна до конца.
Грусть ли прозвучала в голосе Корабля — Томас не мог сказать с уверенностью. Он откинулся на спинку кресла. Между лопатками притаилась грызущая боль. Он закрыл глаза, передавая мыслью свою усталость и отчаяние.
— Корабль! Я знаю — мне ничего не скрыть от Тебя. И Ты знаешь, почему я завтра уйду в море.
— Да. Я знаю даже то, что ты от себя скрываешь.
— Теперь Ты работаешь моим психиатром?
— И кто из нас пытается заменить другого? Вот вечный вопрос.
Томас открыл глаза.
— Я должен.
— Так рождается иллюзия, называемая людьми «кысмет».
— Я слишком устал, чтобы играть словами.
Он соскользнул с командирского кресла, встал, держась за подголовник.
— Завтра все мы можем погибнуть, — пробормотал он себе под нос. — Ваэла, Паниль, я.
— Должен предупредить, — откликнулся Корабль, — что склонность к трюизмам суть самая скучная из всех людских слабостей.
Томас ощутил, как отходит на задний план навязчивое присутствие Корабля в его сознании, но знал — оно не уйдет полностью. Куда бы он ни шел, что бы ни делал — Корабль всегда с ним.
Мысли его вернулись к тем далеким временам, когда его учили (нет, скорей натаскивали) не просто на психиатра — на капеллан-психиатра.
«А бойтесь более того, кто может и душу и тело погубить в геенне».[6]
Старик Матфей знал, как вселить в душу страх Божий!
Томас сообразил, что не сразу сумел превозмочь острый ужас, сковавший его.
«В раннем возрасте, — напомнил он себе, — дрессировка наиболее успешна».
Ибо человек не знает своего времени. Как рыбы попадаются в пагубную сеть, и как птицы запутываются в силках, так сыны человеческие уловляются в бедственное время, когда оно неожиданно находит на них.[7]
Христианская «Книга мертвых», из корабельных архивов.
Вернувшись на Корабль с лобного места, Хали долго еще не могла найти в себе силы покинуть комнату. Раз за разом она оглядывала тускло освещенное тесное помещение — тайник, где Керро столько часов провел, причащаясь словам Корабля. Она вспоминала — одолженное ей тело старухи, боль в непослушных коленях, в согбенной спине. Прежнее, до мелочей знакомое тело вдруг ощутилось заново со слепящей ясностью.
И вспомнился человек, прибитый к деревянному кресту на холме. «Какая дикость!»
Иешуа.
Она прошептала его имя вслух:
— Иешуа.
Легко было понять, как это сочетание звуков преобразовалось в Иисус и даже в Хесус — имя Льюиса.
Но понять, зачем стала она свидетельницей его смертных мук, Хали не могла. Она не понимала. И странно — ей ведь не встречались упоминания об этом давнем случае ни в учебных программах корабля, ни в рассказах рожденных на Земле корабельников.
В первые же секунды после возвращения она задала этот вопрос Кораблю и получила загадочный ответ:
— Потому что в прошлом человечества кроются события, которые не следует забывать.
— Но почему я? Почему сейчас?
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});