стула. Чарльз со своего места мог видеть одну гладкую икру, складку юбки над коленкой и несколько дюймов голого бедра. Ноги разведены, насколько позволяет прямая джинсовая юбка. Кайма юбки, казалось, глубоко впилась в бедро, и Чарльз подумал, что от неё на коже может остаться красный след.
Она наклонилась вперёд, локти покоились на столе, подпёрла голову руками и просматривала "Киркус". Её белая блузка, заправленная в юбку, туго натянулась на спине. Чарльз разглядывал изгиб её спины, чарующие изгибы бёдер, розовую кожу, видневшуюся сквозь ткань, узкие ленточки её лифчика.
Он присел на корточки и положил несколько книг на нижнюю полку тележки. Под таким углом можно было разглядеть её правую грудь. Она была там, возле руки, сладкий холмик, прикрытый тугой блузкой; её передняя часть зависла прямо над столом.
Без лифчика это бы гораздо лучше выглядело. Её морщинки, форма, упругость. Всё вместе.
Чарльз представил, как разрезает эти бретельки.
Линн приподнялась, перевернула страницу, вздрогнула и вскрикнула:
— Ай! Чёрт!
Она резко подняла руку к лицу и скрючила пальцы. На подушечке указательного пальца расцвела яркая капелька крови.
У Чарли пересохло во рту. Сердце заколотилось. В паху налилось жаром. Он простонал.
Линн бросила на него взгляд. Лицо её раскраснелось, зубы обнажились. Она снова вернулась к своей руке. Она смотрела так, словно не понимала, что с этим делать. Она встряхнула руку пару раз, как кошка встряхивает мокрую тряпку и обхватила кровоточащий палец губами.
— Бумагой порезалась? — спросил он.
Она кивнула.
— Ненавижу это, — сказал он.
Ранка. Порез.
Он так и стоял, согнувшись, возбуждённый, пытаясь унять желание.
Линн вынула палец изо рта. Палец оставил на губе пятнышко крови. Она хмуро посмотрела на рану, а потом — выдавила Чарльзу кривую усмешку.
— Это не то, чтобы очень больно, знаешь ли. Это просто так… — она содрогнулась. — Ну как когда ногтями по доске скрипят.
Она облизала губы и вернула палец в рот.
— Дать пластырь? — спросил Чарльз.
— А у тебя есть?
— Конечно. Я ко всему подготовлен.
— Как бойскаут, да?
— Ага.
Поднимаясь с корточек, он надеялся, что кучка книг на верхней полке достаточно высокая. Достаточно. Книги доставали до самого желудка.
Он отвернулся от Линн и направился в кабинет прямо за библиотечным столом. Там он взял пластырь из своего портфеля и поправил брюки, чтобы хоть немного скрыть выпуклость. Но та никуда не исчезла. Тогда он снял со стоящего рядом стула свой вельветовый пиджак, надел и застегнул среднюю пуговицу. Посмотрел вниз. Подол пиджака великолепно скрыл его маленький секрет.
Выйдя, он увидел, что Линн повернула свой стул, чтобы сидеть к нему лицом.
— Всё, кровь уже не идёт, — сказала она.
— Да, но бумага режется. Опять как-нибудь заденешь ранку, и…
— Фу. И правда, лучше забинтовать. Не хочешь взять эту процедуру на себя? — она протянула Чарльзу руку.
— Конечно.
Дрожащими руками он разорвал обёртку с липкой ленточки, подошёл и остановился за пару дюймов до влажного кончика её пальца. Он уставился на порез — зияющую дужку на подушечке пальца, напоминающую с виду жабры крошечной рыбки, розовую под тонким лоскутом кожи. Край лоскутка торчал в сторону.
— Как думаешь, жить буду?
— Конечно, — его голос охрип от волнения.
Он крайне напрягся и возбудился.
— Ты в порядке? — спросила она.
— Да. Просто нервничаю немного. Не переношу вида крови.
— Только в обморок не падай!
— Надеюсь, не буду.
Он помял пластырь в руках, счистил с него блестящую бумажку. Потом нарочно уронил. Кусочки полетели вниз, как лепестки цветка и приземлились на её рубашку.
Ухватившись за липкие края пластыря, он опустил его марлей на ранку.
Ему хотелось сделать ей больно.
Нет! Не надо!
Ему хотелось схватить её палец, надавить, вцепиться в край раны и потянуть кожу, чтобы она дёрнулась, чтобы закричала.
Нет! Только не Линн!
Быстро, как только мог, он прижал пластырь к ране, прилепил его, отвернулся и устремился в кабинет.
— Чарльз? — окликнула она. — Чарльз, ты в порядке?
Он не ответил. Он плюхнулся в свой вращающийся стул, скрючился и обхватил колени.
Всё, уже всё, — сказал он себе. — Ты этого не сделал. Линн даже не заподозрит…
Позади раздались её тихие шаги. Она положила руку ему на плечо.
— Что случилось?
— Просто… порезы. Мне от них плохо.
От её руки вдруг стало тесно в штанах.
— Если бы я знала… Это что, фобия какая-то?
— Может быть, наверное.
Она смягчилась:
— Так вот почему ты всегда носишь с собой пластырь, да?
— Ага.
Она похлопала его по плечу.
— Может, тебе от свежего воздуха полегчает? — сказала она. — Может, пойдёшь уже. А я закрою библиотеку.
— Хорошо. Спасибо.
Он дождался, пока она ушла и вышел с портфелем на улицу. Вечер был туманным и слякотным.
Взволнованный воспоминаниями о порезе, он задержался у входа. Вскорости погас свет в верхних окнах. Он представил её там, одну среди стеллажей, её порезанный палец, нажимающий на кнопку выключателя.
Его швейцарский нож бугорком прижимался к бедру. Он скользнул в карман брюк и погладил гладкую пластмассовую ручку.
И попробовал на вкус мысль о том, как исполосовать её этим самым ножом.
Просто дождаться, пока она выйдет, и…
Нет!
Он отвернулся от библиотеки и медленно пошёл прочь.
В своей квартире, в трёх кварталах от кампуса, Чарльз улёгся спать. Но не заснул. В голове кружились мысли о Линн.
Не думай о ней, — сказал он себе.
Нельзя.
Но это было бы так восхитительно.
Но нельзя.
Линн училась на магистратуре. Как и Чарльз, она подрабатывала в Уитморской библиотеке. Все знали, что они работают в одно и то же время. На него падёт слишком много подозрений.
Кроме того, она ему на самом деле нравилась.
Чёрт побери!
Забудь о ней.
Он попытался. Он попытался думать о других.
Как они визжали и кричали. Как выглядели их лица. Как пронзается кожа. Как алые ручьи крови вытекают из берегов разрезанной плоти, бегут и расходятся, сливаются в новые течения и скользят по бархатистым полям, образующим мерцающие бассейны во впадинах тела, стекают вниз по наклону.
Сколько тел, вздрагивающих от ужаса или бьющихся в агонии! Сколько хлещущих ран!
И все — у незнакомцев.
Если не считать лицо, тело и раны его матери. Борясь с ошеломляющим потоком образов, пытаясь противостоять мыслям о Линн. Он сосредоточился на матери. Её голосе из-за двери.
— Солнце, принеси мне "Бэндэйд", пожалуйста.
Он увидел себя, увидел, как входит в заполненную паром ванную, тянется к аптечке за жестяной банкой с пластырями, берёт один и направляется к ванне, где лежит мать. Вода в ней мутная. По её поверхности