До появления какой бы то ни было осмысленной разновидности Интернета оставался, разумеется, еще не один год. «Всемирная паутина» просто-напросто не существовала, и даже такие отживающие ныне свой век серверы, услуги и протоколы, как WAIS, «Gopher», «Veronica», «Jughead», «SuperJANET» и «Archie», оставались мечтой фантаста. Имелась ранняя версия онлайновой услуги Министерства почт «Prestel», прекрасно работавшая на моей старенькой «BBC Micro» и позволявшая обмениваться простой почтой и сообщениями, имелась также «Compuserve» — коммерческая онлайновая услуга, которую любой энтузиаст мог загрузить в свой компьютер, используя простой акустический модем. Самые же волнующие компоненты начинавшего развиваться Интернета — электронная почта, Telnet и FTP — оставались совершенно недостижимыми, доступными только ученым и правительству. Большая часть моего и Дугласа времени уходила на загрузку маленьких программ и тестирование их на наших компьютерах — до тех пор, пока либо программки, либо компьютеры не приходили в негодность. Какой-либо реальной цели мы при этом не преследовали. Если Джейн спрашивала нас, зачем это нужно, какой в этом смысл, — а время от времени она, обладавшая резким умом и практичностью реалистка, да и вообще барристер, такие вопросы задавала — мы обменивались изумленными взглядами.
— Смысл? — Дуглас перекатывал это слово во рту так, точно впервые его слышал.
Я же цитировал короля Лира: «Нельзя судить, что нужно».[169]
Для одних людей компьютеры, цифровые устройства и прочие механизмы подобного рода суть функциональные объекты, назначение коих состоит в том, чтобы выполнять конкретные задачи. Если такие объекты требуют какого-то апгрейда, позволяющего выполнять эти задачи лучше, пусть так — можно заняться и апгрейдом. Для других же, подобных Дугласу и мне, апгрейд и есть основная задача. Пользоваться компьютером для написания книги, заполнения налоговой декларации или распечатки счета вы можете, но куда интереснее ковыряться в нем. Люди вроде Дугласа и меня относятся к цифровым устройствам, как владельцы собак к своим питомцам. Если вы не слепой, не пастух, не полицейский и не охранник, собака не является для вас существом функциональным, она нужна лишь для того, чтобы любить ее, тискать и гладить, — чтобы получать от нее радость. Думаю, более распространенный недуг этого рода — привязанность человека к своему автомобилю. Возьмите, к примеру, Роуэна Аткинсона, Стива Кугана, Робби Колтрейна. Они ездят на своих машинах по магазинам, из дому, домой и так далее — да, разумеется, — однако не это преобладает в их отношениях с принадлежащими им автомобилями. Если вы не были благословлены или прокляты глубоко эмоциональным отношением к машинам, вы сочтете меня козлом и выродком, а их — помешанными лихачами. Что же, нам, энтузиастам, к насмешкам, наветам и непониманию не привыкать. Ну и ладно, мы не возражаем. Сказать по правде, более чем вероятно, что мы, Дуглас и я, упивались нашим положением обладателей эзотерического хобби, говорящих на собственном птичьем языке и тратящих часы на бесплодные затеи. Со стыдом признаюсь, что, когда «Майкрософт» наконец сообразил, куда ветер дует, и стал предлагать покупателям собственный графический интерфейс, в душу мою закрались легкие сожаления. Этот интерфейс назывался Windows, и его версия 1992 года — 3.1 — достигла состояния, в котором он почти годился для использования. Еще через три года, в 1995-м, появился Windows-95, который почти можно было назвать операционной системой, а не привеском к MS-DOS. То есть со времени рождения «Мака» миновало одиннадцать лет — целая жизнь, по компьютерным меркам, — и мы с Дугласом радовались, с одной стороны, что наше правое дело восторжествовало, а с другой — ощущали опустошенность и грусть, как если бы чернь отыскала дорогу, ведущую к нашему заветному саду. Одна из самых непривлекательных черт человека, которой к тому же так легко обзавестись, — это негодование по поводу внезапно возникающей популярности того, что прежде доставляло удовольствие только ему и еще кой-кому из избранных. Кто из нас не впадал в раздражение, когда музыкальная группа, писатель, артист или телевизионная передача, представлявшие интерес только для нас, для меньшинства, начинали вдруг нравиться всем? Пока они были предметами нашего культа, мы стенали по поводу филистерства не принимающего их мира, теперь их приняли все, и мы испытываем негодование, достойное собаки на сене. Я достаточно стар, чтобы помнить клевых длинноволосых школьников, которых всерьез обозлил успех «Обратной стороны Луны». Они бормотали что-то вроде «продались», между тем за месяц до того они же изводили каждого, кого им удавалось поймать, рассуждениями о никем не понимаемом величии группы «Пинк Флойд» и о глупости мира, не способного увидеть ее гениальность.
Впрочем, меня и Дугласа ждали впереди годы одиноких наслаждений, и те два-три года, в которые я что ни день посещал его и мы обменивались дискетами и болтали на технические темы, я числю среди счастливейших в моей жизни.
Писал Дуглас до крайности мучительно. Сью Фристоун, его редактор из «Хайнеманна», приезжала к нему и умоляла, нередко чуть ли не со слезами на глазах, показать ей хотя бы несколько отпечатанных на принтере Дугласа страничек. Дуглас слетал вниз, к кофеварке, снова взлетал наверх, подходил, громко топая, к письменному столу и усаживался перед компьютером. После часа или двух возни со скринсейвером, фоновым рисунком, названием файла, размещением на рабочем столе папки, в которой он хранится, форматированием, выбором шрифта, его размера и цвета, определением полей страницы и набора стилей он мог ввести одно предложение. Дуглас вглядывался в него, заменял прямой шрифт на курсивный, переставлял слова, снова вглядывался. Потом, похмыкав, выругавшись, порычав и постонав, стирал его. Вводил другое. Оглядывал и оное и, возможно, слегка попыхивал от удовольствия. После чего вставал, пересекал комнату и снова низвергался вниз, на кухню, где мы со Сью сидели за столом, покуривая и обмениваясь слухами, и варил себе еще одну чашку крепчайшего кофе.
— Можно спросить? — порой осмеливалась Сью.
— Дело пошло. У меня уже есть первое предложение!
— О.
Мог стоять, ну, скажем, июль, а сдача нового романа была назначена на прошлый сентябрь. Написано одно предложение.
Сью натужно улыбалась:
— Что же, начало положено…
Дуглас с энтузиазмом бросался к лестнице, расплескивая на ходу кофе. Мы слышали, как он топает наверху, потом до нас доносился страдальческий вопль: «Нет! Безнадежно!» — говоривший, что первое предложение все-таки не дотянуло до положенного уровня, а затем звуки ударов по клавиатуре, знаменовавшие гневное его истребление. Дни любого сочинителя тяжки, однако писательская жизнь Дугласа Адамса была мучительной на свой особый манер, никогда больше мною не виданный.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});