Замечание очаровательное, но не из тех, каким я готов был придать большое значение. Имя мое начинало приобретать определенную известность, однако тем, что обступающие красную ковровую дорожку фотографы станут выкликать его, она мне пока не грозила. Едва поняв, что несколько появлений на телеэкране — особенно в шоу, подобных «На природе», которое понравилось очень немногим, — не порождает мгновенной славы, я стал жить и работать, нисколько о ней не заботясь. Я начал получать письма — малое их число поступало от… зрителей, «поклонниками» я их назвать не могу, «На природе», остальные — от слушателей «Незакрепленных концов» и читателей журналов, для которых я писал. Несколько раз меня останавливали на улице.
— Вы ведь этот… как его… — Щелчки пальцами и притоптыванье ногами в попытках оживить память.
— Я знаю, что похож на него, но я — не он, — раз или два попробовал соврать я, однако быстро понял: помнят ли они мое имя либо программу, в которой меня видели, или не помнят, им в точности известно, что я — это я, а не чей-то двойник. К добру или к худу, ошибиться, увидев мое лицо, невозможно, и с той поры я смирился с бессмысленностью уверений в том, что я — не я. У одних такие уверения получаются убедительными, у других нет. Темные очки, надвинутые до бровей шапочки и натянутые до носа шарфы ничем тут не помогают. Я мог бы просто носить на груди табличку с моим именем.
Год 1985-й близился к концу, «Я и моя девочка» накрепко занял позицию главного хита года, а от «Ноэл Гей Артистс» стали поступать отчеты о моих роялти. «Прибыли», часть которых мой агент Ричард Армитаж вырвал из цепких лап продюсера Ричарда Армитажа, начали приносить плоды.
Мартин Бергман сказал мне с обычным для него самоуверенным всезнанием: «О да, Стивен, вы получите за это самое малое миллион, не сомневайтесь».
Разумеется, я не поверил ему и на миг, однако еженедельное появление чеков стало новой, приятнейшей частью моей жизни.
Первым моим поступком, совершенным, едва я понял, что «чистая стоимость» моя возросла, стало обзаведение всеми мыслимыми и немыслимыми кредитными карточками. Оформляя карточку «Diner’s Club», вы можете попросить, чтобы вам выдали две — одну для личного использования, другую для целей бизнеса. Я в таком различении не нуждался, однако сразу две карточки — ура! У меня имелась также золотая карточка «American Express», в то время бывшая показателем высокого статуса, как, впрочем, и обычная зеленая. Еще у меня имелась обычная банковская карточка, две «Mastercards» (одной из них был наш услужливый друг «Access») и две «Visa». Добавлением к ним служили карточки универсальных магазинов, всякого рода членские и подписные. Помните Клифтона Джеймса в роли шерифа Дж. У. Пеппера в фильмах «Живи и дай умирать» и «Человек с золотым пистолетом»? Большой, пузатый американец в гавайской рубашке, вечно жующий резинку и отирающий лоб банданой? Где-то там есть сцена, в которой он вытаскивает бумажник и его раскладывающиеся гармошкой отделения вытягиваются чуть ли не до земли, выставляя напоказ десятки кредитных карточек. Вот и у меня был точно такой же.
Почему? Ну, я не очень-то верю в достоверность самоанализа, однако не думаю, что эта бессмысленная и инфантильная демонстрация моей «стоимости» была совсем никак не связана с преступлением, за которое меня когда-то арестовали. В семнадцать лет я метался по Англии с чужими кредитками — «Diner’s Club» и «Access». Что и привело меня в тюрьму «Паклчерч». † Думаю, мне и восемь лет спустя все еще трудно было поверить, что я заслужил обладание собственными карточками, стал кредитоспособным. Карточки каждодневно напоминали мне, что долгий кошмар позади, что я обратился наконец в добропорядочного, достойного гражданина, стоящего по правильную сторону закона. Не то чтобы этим для меня все и закончилось. Ни в коем разе. Все та же старая потребность в самоуничтожении просто ушла теперь в глубь меня — недалеко, под самую поверхность. Пройдет совсем недолгое время, и эти же самые кредитные карточки, символы они там законопослушности и респектабельности или не символы, будут использоваться мной для сооружения «дорожек» из отнюдь не законного и менее чем респектабельного кокаина.
Впрочем, какое-то время я крепко держался за эти знаки стоимости и достоинства, кредита и кредитоспособности. Я купил за 7000 фунтов лазерный принтер для моего «Макинтоша». Трата была пугающая и, на взгляд многих, неоправданная и нелепая. Но ведь никто до той поры не думал, что компьютер позволяет печатать документы такой четкости и такого качества. Стандартные принтеры были «матричными», или «точечными», и, как правило, требовали специальной бумаги с перфорацией по обоим краям, буквы их состояли, как на то и указывает название, из точек, и потому разрешение получалось низким, а контуры букв — расплывчатыми. Я же приходил теперь в радиостудию, размахивая сценариями Трефузиса, которые выглядели так, точно их отпечатали в типографии. И с великой важностью рассказывал сидевшим за столом «Незакрепленных концов» гостям и постоянным участникам передачи, что, написав сценарий от руки, я отнес его в печатню и получил от нее три экземпляра — один для Иэна Гардхауса, один для звукоинженера и один для меня. Слушатели смотрели на меня, как на человека трагическим образом свихнувшегося и, возможно, опасного, но сам тот факт, что они оказывались способными проглотить столь смехотворную нелепицу, говорит о тогдашней редкости лазерных принтеров.
Я стал первым известным мне небизнесменом, у которого имелся в автомобиле телефон. Застряв в пробке, я откидывался на кожаную обивку сиденья «соверена» и звонил людям ради чистого удовольствия произнести: «Секундочку, включился зеленый свет» — и услышать, как мой собеседник тихо зеленеет от зависти. Конечно, собеседники, скорее всего, думали: «Ну и мудак!» — однако я был слишком счастлив, чтобы переживать по этому поводу.
И наконец, я решил приобрести загородный дом. Послушайте, я не могу извиняться перед вами все время и тем не менее скажу еще один раз: я понимаю, как вам, быть может, противно это читать. Но ведь из кота, который неизменно приземляется на четыре лапы, даже если котеночество его было довольно трудным, не получится ни интересного, ни приятного героя книги. А я обязан излагать факты такими, какими их помню, прекрасно сознавая, что они не внушают большого, а то и вовсе никакого, уважения к моей персоне. Деньги слетались ко мне, и я обратился в жертву не чего иного, как собственной лупоглазой алчности и дрянного наслаждения богатствами, которые жизнь, казалось, отдавала в мое распоряжение.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});