меня.
— Он не пойдет. — Кивает на меня и переводит взгляд на жену.
И его жена притормаживает инвалидную коляску, которую катит и еле заметно машет мне головой в сторону, чтобы не перечил. И мне хватает его заплаканного взгляда, чтобы понять, у кого есть подходящая группа крови и кто теперь решает, кому жить, а кому нет. А главное, кто сейчас чувствует себя Богом и может ставить условия.
Я киваю в ответ и отхожу в сторону, оставаясь за дверями реанимации. А через секунду оттуда выходит мама Леры.
— Меня тоже не пустили.
— Он поможет ей?
— Поможет. Иначе бы мне пришлось вызвать охрану и привезти его силой.
— Вы инвалид? — слышим голос за дверью и затихаем. — Мы не имеем права брать кровь у таких доноров. Это опасно. — У меня снова все внутри переворачивается и взрывается.
Да когда уже это закончится?!
— Бери уже, — слышу настойчивый голос ее отца. — Дочь мою угробить хотите? Ничего сделать нормально не можете, как будто крови мне не хватит.
— Нам не положено и сначала все равно надо проверить, подойдет ли.
— Ну так проверяй быстрее. — Кажется на все отделение слышно только его. — И главврачу звони, сейчас я с ним поговорю.
Сейчас я даже рад, что он такой. Настойчивый и требовательный. Даже удивительно, как Лера смогла противостоять ему. Как он вырастил дочь, которая при всей хрупкости не сломалась под его прямолинейностью…
— Это Орлов… — Его громкий голос перебивает мысли. — Да, добрый день, своим тут скажите, чтобы кровь мою скорее переливали, а то дочь при смерти, а они выбирают и с бумажками разобраться не могут. — Общается уверенно, судя по всему с главврачом, а значит знает его хорошо. — Да нормально все будет, ну подумаешь крови немного откачают…Так, все слышали? Главный разрешил, поэтому давай уже быстрее свои бумажки, подписываю и дело делаем, а не сопли жуем.
— Анализы готова, кровь подходит для переливания девушке.
— Ещё бы…
Все замолкают и наступает тишина. Чудо, что он смог уговорить их.
Я не могу не быть благодарным сейчас человеку, которого когда-то ненавидел. Никогда не думал, что готов сам его на руках нести, делать все, что он хочет, лишь бы спас их.
Переплетаю пальцы и утыкаюсь в них лбом.
— Миша, не теряйте веру, с ней все будет хорошо, раз его взяли, значит кровь еще нужна, а значит она жива.
Мать Леры кладет руку мне на ладони и сжимает их. Нам только и остаётся — верить. Когда помочь нельзя.
— Здравствуйте, — слышу тихий голос в дверях. И голову поднимать не надо, чтобы не узнать Алису. — Как она?
— Пока ничего не знаем, — отвечает мама Леры.
— Зря ты приехала. Зачем тебе волноваться лишний раз.
— Миш, я не смогла сидеть дома. Там ещё больше изведу себя.
— Марк знает?
— Знает, сейчас тоже приедет.
— Алиса, правда, не надо было. Вы себя не бережете, а потом вот так получается.
— Я не могу не быть рядом с вами. Вы же мне как семья.
Мы все замолкаем и погружаемся каждый в свои мысли. А может просто прислушиваемся к тому, что творится за дверями. Как она и как ребенок. Что вообще происходит? И я отчаянно пытаюсь хвататься за то, что молчание лучше, чем плохие новости. Значит, что-то делают. Значит, жива. Значит, есть ещё шанс.
Я смотрю на часы… Прошло минут десять всего, а кажется уже полдня. Я снова слушаю каждый шорох, а в каждом шаге жду, что вот кто-то выйдет и скажет, что все хорошо. Но спустя какое-то время, наоборот, начинается движение. Непонятная суета за дверьми. Но слов не разобрать.
В таких условиях каждое непривычное шуршание примеряешь к себе. И мозг сразу рисует тысячу вариантов того, что там происходит.
Шум за дверями усиливается. Но мы молчим. Только переглядываемся изредка. Никто не хочет озвучивать мысли.
Но как-будто что-то пошло не так. Все знают, кроме нас, и хоть бы кто сказал, что там происходит и с кем. Может, уже все позади и Лера с ребенком в безопасности.
— Я не могу больше ждать, — первой поднимается Алиса и начинает ходить из стороны в сторону по коридору. И дёргает за ручку двери, чтобы попасть в отделение. Но там закрыто. Сам бы уже выломал эту дверь. Но это только усложнит все и отвлечет от операции. А за то, что наврежу, ещё больше буду себя винить.
— Черт.
Ее волнение сильнее повышает напряжение во мне. Мне бы сейчас побыть с тем, кто успокаивал бы, а не волновал.
Я не знаю, сколько ещё времени проходит, но когда замок в двери наконец щелкает, Алиса первая оказывается около врача. А следом встает ее мать.
Я же считываю то, что на его лице. Усталость неимоверная, даже капли пота не все вытер, что выступили на лбу. Поджимает губы, медля и подбирая слова…
Врач тяжело вздыхает, стягивая с головы шапочку и смотрит на них. Ноги не держат, но я тоже поднимаюсь и иду в их сторону, пока не слышу на полпути его похоронное: "Мне жаль".
В ушах начинает давить, поднимая давление и ограждая себя от всех. Я торможу и прячусь назад. Не хочу это слушать. Не хочу проигрывать. Спиной натыкаюсь на дверь и, толкнув ее плечом, вываливаюсь в коридор.
Не помню как бегу вниз, перескакивая через ступеньку. Не спрашивая разрешения, открываю шпингалет на двери запасного выхода и толкаю дверь. Ветер хлещет по щекам, а я даже не чувствую, какой он. Прохладный или морозный. Ничего не чувствую. Только темноту и пустоту. Внутри, как в яме какой-то оказался. И знаю, из нее уже не выбраться. И не хочу выбираться. Боюсь. Потому что так уже не будет. Не хочу по-другому. Отходу несколько метров и падаю на колени в снег.
Перед глазами наша первая встреча. Как она со своим китайцем была. Уверенная в себе. Хотела быть главной, но я сразу показал, что мной командовать не надо. Сейчас бы все отдал.