целую его руки. Готова унижаться, как хочет ради дочери. — Твоя дочь может умереть. Наша дочь, наша Лерочка. Чтобы у вас там н было, ты как с этим жить сможешь потом? У вас же одна группа крови. Ты же знаешь, что спасёшь ее. Олег? — Слёзы душат и застревают в горле, не давая спокойно говорить. Я то перехожу на рыдания, то на крик, потому что секунды теряем, а он молчит. — Пожалуйста. Ну сделай ты что-нибудь для нее. У нее кровотечение. Не найдут кровь для переливания, не спасут, и девочка наша умрет.
Он смотрит в окно и я не знаю, что за сердце у него внутри каменное. Как можно так с собственным ребенком. Как бы она себя не вела и как бы не ослушалась.
— Пожалуйста, ради нашей семьи. Я никогда тебя не брошу и не оставлю. Всегда буду рядом и благодарна. Поеду с тобой, куда захочешь. Ради дочери и внучки, пусть ты ее и не признаешь, но в ней твоя кровь. Твоя, Олег, они твое продолжение. Хочешь род свой так остановить? Умоляю, спаси. Я не смогу жить с тобой. Ненавидеть тебя всегда буду. Один останешься, проклинать себя будешь, а уже ничего не вернешь.
Смотрю в глаза и не понимаю, что за человеком стал. Когда таким стал?
42
Миша
— Что? — одними губами спрашиваю у девушки, перебивая ее телефонный разговор, но она только кивает в ответ. И все равно продолжает слушать.
— Я поняла вас, спасибо за информацию. — Кладет трубку и смотрит на меня.
— В реанимации сейчас находится девушка, похожая по описанию на ту, которую вы ищите. Беременна. Поздний срок. Привезли в течении этого часа. У нее резко поднялось давление, на этом фоне нарушилось кровоснабжение и началась отслойка плаценты, которая сопровождается кровотечением.
Ее слова, произнесенные с такой посредственностью, даже меня, видавшего и готового ко многому, бьют под коленки, заставляя сжать крепче столешницу стойки. Каждым словом как отбойным молотком топчет надежду, что все будет хорошо. Я оттягиваю галстук, чтобы легче было сделать глубокий вдох.
— Что с ними? — произношу почти шепотом.
— Девушку будут экстренно кесарить, но, скорее всего, понадобится переливание крови. Сейчас ищут донора. У вас случайно не третья отрицательная?
— Нет, — прикрываю глаза и кручу головой из стороны в сторону, даже не представляя, насколько быстро можно кого-то найти. А я, если бы мог, всю свою отдал. — А без этого никак?
— Если говорят, что понадобится, значит, скорее всего, понадобится.
— Чем я могу помочь?
— Можете найти ее родителей или родственников. У кого-то обычно есть такая же группа крови в семье, но, скорее всего, должны найти и в Банке крови.
Я не жду от нее больше ничего и срываюсь с места. Вероятность того, что меня пустят в реанимацию ничтожная, но я все равно бегу по лестнице, чтобы подняться скорее и сделать хоть что-то.
По дороге набираю ее маму. Она ведь живет недалеко, что тут ехать. Успеет. Но ее телефон молчит в ответ. Как будто не ждет звонка от меня, узнать что с дочерью.
Безысходность эта душу всю выворачивает. Я же не смогу без них…
Двери с огромной вывеской “Реанимация” появляются неожиданно и я тут же дергаю ручку, но она не поддается. Глупо было думать, что сюда пускают всех подряд. Заношу руку над дверью, но в последний момент замечаю звонок и грубо давлю на кнопку.
За дверями слышатся чьи-то шаги и щелчок двери.
— Что вы хотели и кто вас пропустил сюда? — спрашивает недовольно девушка.
— Я девушку ищу, беременную, мне сказали, что она в реанимации.
— Если беременная, то это другая реанимации в роддоме.
— Черт, — не сдерживая себя, выругиваюсь. — Как туда попасть?
— По переходу на втором этаже, но вас все равно туда не пропустят. Это же реанимация.
Посмотрим еще. Не слушая ее больше, разворачиваюсь и бегу к переходу. Снова набираю мать Леры, которая все также не отвечает.
Спрашиваю у проходящего мимо медработника больницы, не разбирая это заведующий или санитар, где отделение.
Отделение реанимации родильного дома тоже встречает меня закрытыми дверями, в которые я отчаянно стучусь. Так долго, что не услышать меня нельзя.
— Я могу увидеть жену? Она сейчас в реанимации у вас, — спрашиваю у открывшей дверь женщины.
— Нет, конечно, мужчина, вы что? — Она одной фразой заземляет меня. Я почему-то вдруг решил, что всемогущий и смогу в любую дверь войти. Это ведь моя Лера там.
— Как она, скажите?
— Идет операция, я передам врачу то, что вы тут ждете, как только закончится, он к вам выйдет.
— Что с ребенком?
— Еще идет операция, я не имею право ничего говорить.
И захлопывает передо мной дверь.
Как сейф с чем-то ценным захлопнула, а мне ключ не дала.
Я набираю Марка, чтобы все рассказать ему. Вдвоем легче подумать, а вдруг… Но вдруг не случается. У Марка тоже другая группа крови, про Алису и не спрашиваю уже.
Мама звонит, а я не могу с ней говорить. Не знаю, что говорить. Слова в горле застревают.
Я растираю лицо, чтобы лучше думалось и в это время двери лифта напротив медленно раздвигаются.
Если бы взглядом можно было убивать, то я бы уже лежал трупом. Теперь-то он точно знал, кто я и как усложнил его жизнь. Но я не жалею об этом. И никогда не пожалею. Единственное, что я не учел, что это коснется его дочери. Причем очень сильно. Так, что за ее жизнь придется постоянно сражаться.
И вот он тут.
Я встречаюсь взглядом с тем, кто забрал одну жизнь и сейчас как бог распоряжался другой. Вместе с медперсоналом едут к дверям реанимации, куда меня не пустили, и я тут же поднимаюсь, чтобы пройти с ними. Плевать, как это выглядит. Но я тоже имею право знать о ней.
Но отец Леры поднимают руку вверх, останавливая