От двери остался только опаленный комингс. Паркет и деревянная облицовка напротив дверного проема были превращены в мелкую щепу.
«…И серебряным тритоном был украшен нос стальной», — повторил я.
Какое спецоружие способно на такое. Не знаю. Знаю только, что если бы не вопрос, ради ответа на который я прибежал сюда — хотя и не имел права этого делать, — я, не дожидаясь рвотных спазмов, сломя голову бросился бы прочь.
Но поскольку я искал Риши, мне предстояло определить, нет ли в этой братской могиле и ее останков тоже.
В Академии, уже на четвертом курсе, у нас были тренинги на психологическую устойчивость в бою. Говорили, что оборудование и методика разработаны в основном для танкистов и пехоты, но особой директивой Генштаба их ввели во всех военных академиях без разбора.
Тренинги такие. Кадета одевают в скафандр и запускают в большой ангар. В ангаре при помощи мастерски сработанных декораций, андроидов, свето- и пиротехники имитируются различные «пространства боя». Например: разрушенная казарма на Луне. Или горящая полетная палуба авианосца. Или руины обычного колониального города.
Задача: пройти ангар из одного конца в другой. Не за какой-то определенный срок, а просто: пройти. Преодолевая завалы и очаги пожаров, протискиваясь между раскаленными балками, ступая по трупам с вывороченными наружу кишками. Если надо — переправляясь через реки пламени по прогоревшим остовам школьных автобусов или погружаясь по самую макушку в грязную, бордовую от крови жижу, застоявшуюся в воронках. И оставляя умирать под обломками тяжелораненых, которые тянут к тебе руки и зовут на помощь: по-русски, по-гречески, по-японски.
Неподалеку может взорваться мина-имитатор. Или бочка с танковым топливом.
А скафандр, который на тебе надет, — непрост. Подчиняясь радиокоманде невидимого инструктора, в самый неподходящий момент на нем лопается стекло — и в нос шибает гарью, трупным смрадом, городской клоакой. Или вдруг расходится в стороны многослойная армированная ткань скафандра и на землю… вываливаются твои собственные кишки. Имитация кишок, конечно, но многие после таких приколов начинали задумываться: «А не пошла она куда подальше, эта армия?»
Собственно, для того, чтобы отсеять чересчур нервных и нежных, тренинги и ввели. Потому что натренировать человека на спокойное восприятие ужасов войны — невозможно.
В чем я вновь убедился, обследуя влажные, тяжелые ошметки формы и покореженные знаки различия в том проклятом, зачищенном осназом помещении.
Два левых мичманских погона, одно удостоверение личности с фотографией смуглого дема в белой пилотке медслужбы (большая часть фото обуглилась — в частности, погоны) и нагрудный знак комендора-снайпера. Вам это о чем-нибудь говорит?
А меня заставило петь, плясать и веселиться.
Риши Ар — капитан. А не мичман.
Риши Ар — кто угодно, только не офицер медслужбы. Потому что когда я видел ее на дисплее, пилотка на ней была синяя.
Риши Ар — кто угодно, только не комендор-снайпер. Ни один командир корабля, ни при каких обстоятельствах не отпустит хорошего комендора (да еще в чине капитана!) командовать призовой партией. Это все равно что наладчика электронных контуров отправить жокеем на Северное Дерби.
Я пел и веселился, конечно, с поправкой на обстоятельства. Пробурчав «жизнь продолжается», я сплюнул, высморкался, стер пот со лба и поспешил дальше — к ступенькам, ведущим непосредственно на ходовой мостик.
Правда, перед этим я достал полученный от Свасьяна пистолет и снял его с предохранителя. Случаи-то разные бывают.
Ступеньки упирались в дверь. Могучую, капитальную дверь — не то что искореженные подрывниками осназа аварийные переборки.
Перед этой дверью, наглухо задраенной изнутри, даже осназ оказался бессилен. Три окурка на площадке свидетельствовали о коротком совещании, после которого бойцы, пару раз саданув в дверь для острастки из импульсного огнемета, убрались восвояси.
Переговорное устройство на комингсе между тем с виду было в порядке — только закоптилось немного.
Я нажал на оплавленную кнопку и громко сказал:
— Риши! Это Саша Пушкин. Ты там?
Молчание.
— Я знаю: ты в ходовой рубке! Когда ты зачитывала мне права военнопленного, за твоей спиной я видел астропарсер! Ты должна быть здесь!
Молчание.
— Риши, если ты меня слышишь — открой, пожалуйста. Если не слышишь: умоляю, услышь!
— Александр? Ты… один? Это был ее голос!
— Да! Один! Совершенно! Наши уже эвакуируют яхту! Рядом со мной никого нет! Абсолютно! Открой, Ириша!
— Не кричи, я слышу. Ты пришел… с оружием?
— У меня есть пистолет, врать не буду. Но я уже ставлю его на предохранитель. И прячу в карман.
Что я и проделал. Была у меня надежда, что за подступами к ходовой рубке следит скрытая камера. И Риши, если ей ума достанет, сможет сейчас увидеть мой миролюбивый жест на дисплеях внутреннего слежения.
— Ты не боишься, что я тебя убью?
— Как я могу бояться?! Чего теперь-то бояться? — Я нервно хохотнул. — Если ты меня уже один раз сегодня спасла, зачем же тебе меня убивать сейчас?
«Жу-жу-жу», — ответили за Иришу сервоприводы. Дверь убралась в стенную полость. Я переступил через комингс, озираясь.
Риши я заметил не сразу. Ходовой мостик — помещение немаленькое. Особенно на таких вот крейсерских яхтах, где конструкторы не боролись за минимизацию объемов. Зачем бороться, если у заказчика кошелек безразмерный? А мы вот еще фонтан здесь устроим! В полтора человеческих роста! А здесь — выгородку для отдыха второй летной смены!
Я пошел по кругу, обходя прозрачный купол астропарсера.
За те дни, что клоны хозяйничали на яхте, они успели привнести сюда специфику своего быта.
На вершине выключенного фонтана красовался походный алтарь Огня.
Где попало висела наглядная агитация. Их плакаты были пугающе похожи на наши, только мы — бежали, а они — побеждали. Особенно впечатлял шедевр, зеркально повторяющий наш «Орел мух не ловит»: Крылатый бык топтал целую свору геральдических существ — двух орлов, двух львов, грифона, единорога и голубя. Готов спорить, что лихой слоган над этим безобразием был точным эквивалентом нашей поговорки «одним махом семерых побивахом».
Разумеется, попалась мне и груда военного снаряжения, в которой выделялись несколько скафандров и станковый плазмомет. Почему это чудище не использовали против нашего осназа? Сломано небось.
А через несколько шагов я остановился, как вкопанный.
Вот она, встреча, которую я провидел на Хосрове, в космопорту имени Труда. И ведь действительно встреча совершенно невероятная — я и в этом не ошибся.
Риши стояла ко мне спиной. Наконец-то я видел ее облеченной с головы до ног в нормальный костюм, а не какой-то повседневный комбинезон! Правда, сукно, которое идет у конкордианцев на офицерскую форму, немногим краше тех огневодогазонепроницаемых синтетиков, из которых штампуют комбинезоны.
А вот покрой у формы был симпатичный. Особенно хорошо смотрелась прямая, длинная — до щиколоток — юбка, напоминающая те, которые носят «на гражданке» женщины-заотары. Форма была новенькая, с иголочки. Похоже, этот комплект Риши получила вместе с новым назначением и званием капитана.
И вот что смешно. Одежда Риши бросилась мне в глаза сразу. А крохотный пистолет, который она держала у виска, я разглядел только через несколько секунд — казалось, она просто подняла руку, поправляя прическу, да так и застыла в задумчивости.
— Риши… ты… что это придумала?
— Решила попрощаться. Вот и впустила. А зачем? — словно бы рассуждая вслух сама с собой, сказала она. — Теперь думаю: надо было сдержать себя. Стрелять сразу. Я малодушная.
Она говорила по-русски очень недурно. (Кто бы знал раньше! Вот уж клонские хитрованы!)
Но, поскольку ее натаскивали на зачитывание прав военнопленного и всякие там «Куда ушли партизаны? Где цистерны с люксогеном? Откройте, иначе стреляем!», когда дело заходило о нормальной человеческой жизни, проникнутой нормальными человеческими чувствами и чаяниями, ей приходилось нелегко. Фразы становились короче, слова приходилось подбирать с возрастающим тщанием.
— Посмотри на меня! Обернись!
— Не подходи. Иначе выстрелю.
— Хорошо. Не подхожу. Я вот на пол здесь сяду. Если можно.
Я сел.
— Можно, — запоздало разрешила она.
— Слушай, Риши… я вот здесь зачем… — хоть и был я русским, а мне тоже пришлось мучительно искать слова, будто был я уроженцем Хосрова. — Я специально тебя искал. Тебя одну. Мне бы уже на борту флуггера быть, вместе с балеринами. Но мне нужно было тебя разыскать. Живую или мертвую. Пожалуйста, не надо убивать себя. Теперь, когда я уже увидел тебя живой.
— Ты чувствуешь как настоящий пехлеван.