Повествование ведет «Ситэ» (основной персонаж). Как правило, сюжеты связаны со смертными, героями и богами, буддийскими праведниками. Чаще всего, язык архаичен даже для японца, что еще более затрудняет восприятие.
Отличительная особенность театра Но — использование масок. Как правило, они не привязаны к конкретным персонажам, а связаны с эмоциями, которые нужно передать. При этом человеку несведущему они могут показаться схожими или лишенными эмоций, что далеко не гак Чувства отображаются и хором, и музыкой (используются флейты и барабаны), и освещением.
Эмоциональная составляющая («чистые эмоции») — главное в представлении Но.
Если разновидностей масок около 200, то декораций либо нет вообще, либо они представлены очень бедно. Упор делается на воображение самого зрителя. Маски, одежды, но, самое главное, жесты служат одной цели — передаче чувств. Некоторые из жестов «расшифровываются» определенным образом, некоторые — служат для гармоничности действия.
Театр Кёгэн возник приблизительно в XIV в. Однако он стал как раз «театром для простолюдинов». Высокая трагедия со времен эллинского мира соседствовала с грубоватым фарсом, японский театр — не исключение. Иногда пьесы и миниатюры для театра Кёгэн идут в виде интермедии в театре Но. Так обстояли дела и в европейском искусстве Средних веков и начала Нового времени. Так «высокое» и «низкое» искусство сосуществовали в гармонии и некотором единстве.
Однако, пожалуй, самое знаменитое из театральных направлений Японии — это Кабуки. Он «моложе» двух классических школ, и, как и гравюры «укиё-э», демократичен. Считается, что основательницей Кабуки стала Окуни Идзумо, храмовая танцовщица, участвовавшая в ритуальных представлениях в синтоистском храме. В начале XVII века она Окуни поселилась в Киото. Говорят, что она завоевала симпатии не только простого народа, но ей покровительствовали и князья из рода Токугава. Со временем Окуни сделалась самой популярной актрисой императорской столицы. Сочетание традиционных и народных танцев, песен и импровизированных сцен дало начало театру Кабуки (что означает «искусство пения и танца»).
В дальнейшем это направление развивалось, добавилось музыкальное сопровождение на сямпсэне (инструменте, отдаленно напоминающем мандолину) и обязательная пантомима. Сама Окуни исполняла не только женские, но и мужские роли. И, хотя к ней относились с почитанием, ко многим иным актерам Кабуки существовало пренебрежение и предубеждение в безнравственности. Впрочем, такова была эпоха — профессия актера считалась чем-то малодостойным и в Европе.
Чуть позже представления Кабуки стали модными и в сёгунской столице. Популярность их росла, знатные самураи даже устраивали дуэли из-за симпатий к той или иной актрисе. Посему на театр вскоре наложили запрет (хотя следовало бы запретить именно дуэли). Но, судя по всему, запрет оказался не очень-то действенным, и, увы, слухи о безнравственности актрис получили некоторые основания. И тогда, не желая уничтожать Кабуки, но, заботясь об «общественной нравственности», бакуфу издала несколько указов, запрещавших участие в представлении женщин. Так правительство сёгуната, само не отдавая в том отчета, заложило известнейшую японскую театральную традицию. Театр Онна Кабуки (женский) скончался, зато Вакасю Кабуки (где все роли играли юноши) процветал.
Однако правительство Токугава не могло не понимать: все эти запреты — всего лишь полумеры. Театр с актерами-юношами тоже неплохо подрывал «моральные устои общества» (а порой — и устои аристократических семей). Были сделаны попытки если и не закрыть театры полностью, то хотя бы запретить аристократии посещать их или приглашать актеров в усадьбы даймё.
Но после падения режима Токугава, когда на сцене могли вновь появиться актрисы, традиция «оннагата» (юношей, исполняющих женские роли) уже сложилась. Они уже смогли достигнуть совершенства, а посему Кабуки так и остается «мужским театром».
Еще одно важное достижение Японии — кукольный театр Дзёрури. Считается, что он восходит к профессиональным охотникам («кугуцуси»), которые в свободное время устраивали простенькие кукольные представления. Впоследствии их опыт переняли сторонники буддийской школы «Чистой Земли». Бродячие монахи стали первыми профессиональными актерами-кукловодами. Очень часто такое представление устраивалось как часть проповеди, что вполне сравнимо со средневековыми европейскими мистериями. Позднее представления театра кукол шли с музыкальным сопровождением, буддийский сюжет рассказывался в форме песен. Ну, а когда выяснилось, что куклы более чем подходят и для вполне мирских представлений, кукольный театр стал популярным развлечением.
Музыкальные пьесы «дзёрури» существовали еще до эпохи Токугава. Название произошло от одной из легенд о Ёсицунэ, который (в отличие от канонической версии предания, где присутствует Сидзука) был влюблен в Дзёрури, дочь торговца. Заметим, и здесь мы видим трагичность представления, столь свойственную японскому искусству — и прошлому, и современному. Считается, что некий Дзёкэй стал основателем театра, ему, простолюдину, покровительствовал незабвенный крестьянский сын Хидэёси Тоётоми. Пьесы вызвали большой интерес в Киото.
Но расцвет театра Дзёрури связан с Эдо и Осакой. Это намного более серьёзное представление, чем Кёгэн. Пьесы и постановка отличались утонченностью. Интересно, что в Осаке актерами и кукловодами стали самураи, которым уже в мирное время была проучена довольно скучная служба — охрана замка.
Куклы для представлений изготавливаются примерно в половину человеческого роста. Кукловоды могут управлять ее движениями, они одеты в черные балахоны, и зритель полностью сосредоточен на движениях «персонажа», не замечая операторов.
С развитием театра Дзёрури связаны и выдающиеся пьесы Тикамацу Мондзаэмона, великого японского драматурга конца XVII века. Драмы Тикамацу отличаются демократичностью и вполне понятны и его простолюдинам-современникам, и даже европейцам XXI века. Так, в петербургском театре им. Комиссаржевской уже в 90-е гг. прошлого века огромным успехом пользовалась постановка по пьесе «Самоубийство влюбленных на Острове Небесных Сетей». Конечно, пьеса была переработана, и заняты в ней были живые актеры, а не куклы, но постановщики попытались (и успешно) воссоздать атмосферу Японии той далекой от нас эпохи. Для этого пришлось даже реорганизовать пространство сцены и зрительного зала. Среди персонажей мы видим не героев минувшего, а обнищавших самураев, гейш, ремесленников и торговцев, даже контрабандистов, прочно связанных своим бизнесом с «заморскими дьяволами».
Театр Ёсэ — комедийный. Самый простой аналог, который можно найти у нас — это выступления авторов-сатириков, например, Задорнова или Жванецкого. Этот жанр («ракуго») восходит к периоду Токугава. Тикамацу писал на злобу дня, рассказчики («ракугока») тоже старались говорить зрителю о насущном. Но героям Тикамацу переживаешь и сегодня, а вот классические монологи «ракуго» утратили не только большую часть обаяния, но и понятность. Поэтому нынешним японским продолжателям традиции приходится делать то же самое, что и их предшественникам из эпохи Токугава — сочинять то, что соответствует моменту.
Еще один жанр Ёсэ — это комические диалоги («мандзай»). Они быстрее, чем «ракуго», адаптировались к современности, с 30-х гг. XX века актеры стали появляться не в традиционных кимоно, а в европейских костюмах. «Мандзай» быстро нашли место и в телевизионных шоу.
Другие направления театра Ёсэ — это «кодан» (художественное чтение) и «рокёку» (повествовательная баллада). «Кодан» произошел от народных сказаний, и это вовсе необязательно юмористический жанр. Иной раз рассказчики («коданиси») повествовали о мрачных проблемах, порой — связанных с высокой политикой. В XVIII веке одного из лучших рассказчиков даже обезглавили по приказу бакуфу.
Мастер слова
Можно написать десятки томов о развитии поэзии в эпоху Токугава. Но пришлось выбрать лишь один пример, известный и тем, кто мало интересовался Японией. Мечтательные и задумчивые трехстишья-хайку видели многие. Некоторые даже пытались складывать их. Иногда получались пародии. Приведу пару примеров таких пародий авторства Юрия Нестеренко.
* * *
Болен мой тамагочи.Должно быть, на днях подцепилКомпьютерный вирус.
* * *
Мудры терапевт и хирург.Но патологоанатом мудрее —Не спорит с ним пациент.
Как видим, японский жанр легко и весело превращается в нечто смешное — и нечто не вполне японское. Не говоря уж о том, что начертание стихов не менее важно для японского языка, чем их звучание, фиксированное количество слогов здесь не соблюдается (что отметил и сам автор пародий).