«… Дорогие мои родные, мама, папа и Ирочка. Я еще не могу сам писать после болезни, поэтому пишу вам письмо под диктовку. Я перенес менингит и пролежал в госпитале полтора месяца. Теперь, т. е. сегодня или завтра, меня отсюда эвакуируют в тыл, но куда – я еще точно не знаю. Как перееду в другое место, тогда вам напишу. Эвакуировать будут на самолете. Письма ваши получил, за которые большое спасибо.
Я возражаю, чтобы Ира училась в Москве. Пусть она подождет, чтобы в Москве было больше жизненных благ. Я ей советую учиться пока в Уфе, потом она догонит. Она у нас умная девочка. В Москве она зачахнет на перловом супе в столовках. Как ей не скучно, пусть годик поучится в Уфе.
Я понемногу выздоравливаю. Целую вас всех крепко. Меня наградили медалью за боевые заслуги. Алеша. 17/IV-43».
Обратный адрес снова не указан.
Владимир Яковлевич вылетает в Москву, пытается разыскать сына через все возможные инстанции, обращается к своим высоким знакомым. Но в Уфу пришлось возвратиться ни с чем. Ни среди живых, ни среди раненых в госпиталях Алеши нет. Жена буквально почернела от тревоги и неизвестности. Когда муж с дочерью уходили на завод, она потерянно бродила по квартире из угла в угол, не позволяя себе думать о худшем. Алеша найдется, его вылечат, они еще будут все вместе…
Двадцатого мая на завод из Москвы приходит телеграмма: «Уфа почтовый ящик 20 Климову 1127= Жасмин Алексей Георгиевич находившийся излечении поводу менингоэнцефалита скончался 23 апреля эвакуация самолетом оказалась невозможной причине тяжелого состояния больного= Ходорковский».
Почти месяц, как Алеши нет больше на свете. Как сказать об этом страшном известии Вере? Она так надеялась, перечитывала письма сына, а оказалось, что последнее письмо дошло до Уфы уже после его гибели. Что же произошло и почему ни в одном госпитале он не числился? История напоминает исчезновение Вериного отца, о смерти которого они узнали значительно позже. А причина так и осталась за семью печатями…
И в приемной, и в соседних комнатах уже установилась абсолютная тишина. На улице – давно стемнело, а Владимир Яковлевич, не зажигая света, все сидел за рабочим столом в своем кабинете, обхватив голову руками.
В квартире Климовых раздался телефонный звонок. Вера Александровна не ложилась спать, ожидая мужа с завода. А Ира, отработав и прослушав две пары лекций в институте, уже начала засыпать. Телефон висел над ее кроватью. Она сняла трубку:
– Ира, подготовь маму. Алеша умер, – изменившимся, каким-то глухим севшим голосом произнес отец.
В комнату вошла Вера Александровна:
– Ирочка, кто звонил?
Оцепенев от услышанного, еще не до конца проснувшись, дочь не успела ничего сообразить и ответила безо всяких хитростей:
– Звонил папа с завода. Сказал, что Алеши больше нет. Мамочка, что с тобой?!!
Вера Александровна начала медленно оседать. И, не проронив ни звука, упала.
Если есть на земле самое страшное испытание, нечеловеческое страдание – это боль матери, потерявшей своего ребенка и вынужденной жить дальше. Смириться с этой утратой нельзя, пережить эту боль – невозможно. Время лишь загоняет ее вглубь, делая закрытой от посторонних. И спустя годы уже мало кто сумеет определить, отчего у сравнительно молодой женщины случился разрыв сердца или началось неизлечимое заболевание. Родители не должны хоронить или терять детей, это противоестественно. И естество надламывается, душа начинает медленно умирать.
Глава XI
Победный перелом (1943–1945)
Бесспорное господство в воздухе
Владимир Яковлевич, бывая в Москве, стремился встретиться с руководителями ВВС, чтобы из первых рук узнать о нуждах и планах военных летчиков, об использовании самолетов в войсковых операциях. Он знал, что на заводе и в ОКБ к нему непременно будут подходить рабочие, спрашивать обо всех новостях, ведь он бывал не где-нибудь, а в Ставке, в Кремле.
Климов часто вспоминал строки из последних писем сына. Алешины слова неотступно следовали за ним, как великое посмертное напутствие: «Любые личные неприятности ничего не значат. Важно то, что противник терпит решительное поражение… Кубань, Ростов, Харьков, Курск освобождены – родине дышать становится легче…»
Сын гордился своей ролью в этой жестокой битве, он с первого дня войны и до последнего своего вздоха был на фронте. А каково тем, кто все это время находился в тылу, чем гордиться им. А надо, непременно надо, чтобы и молодежь их уфимского завода осознавала свой вклад в приближение победы над фашистами.
Климов был хорошо знаком и с прежним командующим ВВС Жигаревым, и сменившим его весной сорок второго Новиковым. И при малейшей возможности вместе с наркомом Шахуриным дотошно расспрашивал командующего о последних военных событиях уходящего 1943 года.
Александр Александрович Новиков не был летчиком, он окончил академию имени Фрунзе, которая готовила общевойсковых командиров. Но еще в 30-е годы командующий Белорусским военным округом Уборевич предложил Новикову перейти на службу в авиацию. Именно Уборевич, образованный, прогрессивно мыслящий военный, предвидя масштабы будущей войны – в Германии в это время уже пришел к власти Гитлер – определил, что решать исход боев будут не пехота и кавалерия, и даже не артиллерия, авиация или танки, а взаимодействие всех родов войск, тесная оперативная связь между их руководителями. Потому назначение Новикова в авиацию представлялось ему вполне логичным. Одно из главных положений военной доктрины Уборевича: «Без господства в воздухе победа в современной войне невозможна» – было полностью доказано в ходе Великой Отечественной.
Новиков был учеником и последователем своих командиров, безжалостно уничтоженных Сталиным в тридцатые годы. Выдвиженец маршала Жукова, его неизменное «правое крыло», только бумаге сможет доверить свои мысли и горькие наблюдения:
«…Как только в начале 30-х годов в стране была заложена основа новой социалистической индустрии, партия приступила к коренной реорганизации военной авиации. И буквально в рекордный срок, в какие-нибудь три года с небольшим, были созданы совершенно новые ВВС, отвечавшие не только всем тогдашним требованиям, но и ставшие самыми мощными в мире. Например, в 1938 году одновременный бомбовый залп советской авиации на 800 с лишним тонн превосходил одновременный бомбовый залп ВВС Германии, Италии и Японии… Оперативное искусство советских ВВС к середине 30-х годов стало ведущим в мире. Неспроста же в те годы зарубежные военные специалисты устраивали на наши учения и маневры настоящие паломничества».
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});