Мы думали, что устроились в надежном и очень уединенном месте, но днем выяснилось. Что мы находимся в самом центре очень плотно заселенной местности — вокруг нас было много ферм, мы постоянно слышали крики негров, лай собак и квохтанье домашней птицы. Было очень холодно, но развести костер мы не осмелились. Мы сильно мерзли — у Джуниуса даже пальто не было.
Несколько минут мы смогли подремать на сосновых ветвях, но холод не позволил нам поспать дольше. Дорога пролегала всего в нескольких ярдах от нашей рощи, мы видели много верховых и везущих древесину фермеров, но с ними не было ни одного негра.
Вскоре после захода солнца пошел дождь, но необходимость — наш неумолимый конвоир — заставила нас двигаться дальше. У ограды большой плантации мы остановились, а Тарстон отправился на разведку. Он наткнулся на домик, где жила негритянская семья — мужчина и женщина среднего возраста. В тот вечер они были очень заняты — готовили и обслуживали вечеринку своего хозяина, чья усадьба находилась в паре шагов от их лачуги.
Но узнав, что рядом с ними несколько голодных янки, они тут же приготовили и принесли нам большой ужин из свежей свинины и кукурузы. Это был вторник, девять часов вечера, а мы ничего не ели с трех часов пополудни, если не считать трех унций[195] хлеба и четырех унций мяса на одного человека. Мы съели все это, чтобы приглушить терзавшее нас чувство голода, хотя ощущение слабости еще сохранялось. Сидя в сарае, под аккомпанемент стучащих о его крышу дождевых капель, мы невероятно быстро проглотили все принесенное и попросили раба принести нам еще чего-нибудь и побольше.
Около полуночи негр нашел время, чтобы во тьме и под проливным дождем провести нас к железной дороге, от которой мы отклонились на три мили. Это была очень сырая и холодная ночь — через полчаса мы так промокли, как будто снова потерпели кораблекрушение на Миссисипи.
Под ужасным ливнем мы с трудом прошли пять тяжелейших миль. Затем мы сделали привал на одной из плантаций и поговорили с неграми. Они сказали нам, что у них небезопасно, в доме несколько белых, да и сарая нет, но зато они направили нас к соседям. Тамошние рабы повели нас в стоящий у обочины дороги амбар — незадолго до рассвета мы вошли в него.
Глава XLI
«Я не Стефано, а сплошная судорога»[196].
«Каждый выручай всех остальных, о себе нечего заботиться. Все дело в удаче»[197].
В сарае не было ничего кроме отсыревшей зерновой кожуры. Перед тем как зарыться в нее, мы плотно завернулись в наши насквозь промокшие пальто, тщательно закрыв лица, и, смертельно уставшие от такого изнурительного дня, задремали, поскольку крепко заснуть и хорошо выспаться, здесь было невозможно.
Мы встали затемно, с забившейся в каждый шов наших одежд чешуйками раздражавшей кожу шелухи, расчесали наши разлохмаченные волосы и бороды — вот и все, что можно сказать о нашем туалете. Шляпы, перчатки, шейные платки и сумки — все без следа исчезло в шелухе. Замерзшие, голодные, с болью в каждом суставе и еле двигающиеся, мы, казалось, исчерпали все наши запасы выносливости.
Но после десятиминутной прогулки мы вошли в негритянскую лачугу, где, как обычно, мы нашли преданных друзей. Старый негр убил двух цыплят, а затем вышел посмотреть, нет ли патруля, а если бы он услышал стук копыт приближающихся лошадей, он бы вернулся и сообщил нам об этом. Мы стояли перед огромным камином, пытаясь высушить наши исходящие густыми клубами пара одежды, а его жена и дочь тем временем приготовили ужин.
Это было первое настоящее жилище, в котором в последний раз я был почти двадцать месяцев назад. Не очень изящное, можно сказать, убогое, но мне оно казалось роскошнее самого модного и элегантного будуара. Там была мягкая кровать — с чистыми и белоснежными простынями. Как я завидовал этим неграм, и как мне хотелось растянуться на нем во весь рост и спать целый месяц! Были стулья, стол, тарелки, ножи и вилки — самые элементарные бытовые удобства, которые мы — как и вкусную холодную воду, чистую одежду и свежий воздух — начинаем ценить только после того, как лишаемся их.
Мы с большим аппетитом поедали цыплят с горячим кукурузным хлебом, запивая их свежезаваренным зеленым чаем, который наша словно изваянная из эбенового дерева хозяйка, не знакомая с этим напитком, который бодрит, но не опьяняет, готовила по моим указаниям. Прежде чем сбежать я позаботился о том, чтобы очень аккуратно унести в своем кармане весь чай, который я более года откладывал для такого случая. Языком торговцев этот чай являлся чаем Конфедерации. Последний его фунт, который мы купили для себя, обошелся нам в 127 долларов деньгами мятежников, а кроме того, нам пришлось посылать за ним в Уилмингтон, прежде чем мы смогли получить его даже по этой цене.
Но чай на Юге не в моде — здесь больше предпочитают кофе. На протяжении всего нашего пути ни одна женщина — черная или белая — не могла приготовить чай самостоятельно и без подсказок. Капитан Вулф заверял нас, что его отец, будучи в гостях у одного лесосплавщика в Южной Каролине, где, чай считается редкой и дорогостоящей роскошью, видел, как хозяин в конце рабочего дня угощал им своих рабочих. Но, именно из-за нечастого употребления, они получили не чай, а просто отварные листья! После этого необычного банкета одна пожилая леди так выразила общее мнение всех этих по-деревенски простых людей: «Что ж, я никогда не пробовала это раньше. Довольно приятно на вкус, но если бы не название, я бы не сказала, что чай так уж сильно отличается от любого другого вида зелени!»
Во время путешествия по Великим равнинам и Скалистым горам я понял, что в таких суровых природных условиях чай лучше любых других, даже самых сильных бодрящих средств. Теперь же он оказался нам как нельзя кстати. После двухчасового отдыха, освеженные едой и сухой одеждой, мы, казалось, родились заново. Бодрые и энергичные, мы чувствовали, что справимся с любыми трудностями.
— Да благословит вас Бог, — сказала на прощание старая негритянка — искреннее сочувствие и симпатия сияли в ее глазах и глазах ее дочери. Ее муж довел нас до железной дороги и