человека, и человек этот уже исчерпал отпущенный ему срок. И на это они рассчитывали — выстоять, удержаться, выждать.
Поэтому, наверное, для него тоже настало время выбора. Последнего выбора. Иеясу никогда не сомневался, что это будет решающее столкновение. В следующие несколько дней решится судьба всей страны. Даже раньше. Потому что если Иеясу намерен назначить на завтра общий штурм и штурм этот будет отбит — а он почти наверняка будет отбит, стоит только взглянуть на эти бесконечные бастионы, на тьму защитников, — то конец наступит скорее, чем они предполагают. Ещё одно поражение, и легенда о неуязвимости Токугавы будет развеяна.
Так в чём же заключается выбор? Между Тоётоми и Токугавой? Оба ищут абсолютной власти. Между Хидеёри и Хидетадой? Он никогда не встречался с Хидеёри, но совершенно определённо не любил сёгуна — и пользовался взаимностью. Между романтической идеей великой Японии, о которой мечтал Хидеёси, и порядком и дисциплиной, включающими в механизм Империи каждого человека, от сёгуна до хонина, к чему стремится Иеясу? Между возвращением к бесконечным междоусобным войнам и продвижением к вечному миру? Какой ещё выбор он мог сделать, думая о своей жене, о своих детях, о своих друзьях? И о детях своих детей. И о своём доме. И о своих крестьянах. Своих крестьянах.
И в то же время — уничтожить Асаи Ёдогими. И Пинто Магдалину.
— О чём ты так задумался, Уилл? — спросил Иеясу.
— Мой господин, боюсь, что запланированный вами штурм окончится неудачей, если защитники будут достаточно стойкими. А у меня достаточно свидетельств их стойкости.
— У меня нет теперь другого выхода, Уилл. Среди даймио уже пошли разговоры.
— В Европе, мой господин, очень немногие феодалы позволяют себе риск оборонять свои земли от законных повелителей вследствие появления пушек.
Иеясу вздохнул:
— Неужели ты думаешь, Уилл, что я не пробовал бомбардировать крепость? Весь вчерашний день говорили пушки. А ядра просто отскакивали от стен. О, один-два камня, может, и выщербило! С таким темпом нам понадобится год, чтобы пробить внешнюю стену. А за ней ведь внутренняя стена, и дальше — сам замок. Три года, Уилл?
— Мой господин, если позволите, я снова напомню слова, сказанные вами накануне Секигахары, — пушки причиняют значительно больший ущерб, чем просто производимые ими разрушения.
— Тогда они были почти неведомы нашей стране. Теперь же в крепости не меньше орудий, чем у нас. Благодаря португальцам.
— Тем не менее, мой господин, когда они стреляют по пологой равнине, ущерб от них не больше, чем от ваших. У них нет иного выбора.
— А у нас есть?
— Дайте мне один день, мой господин, чтобы пристрелять орудия.
Иеясу повернул голову:
— Один день, Уилл?
— У меня есть одна идея, мой господин, которая, возможно, заставит Тоётоми ещё раз выйти за ворота и напасть на вас в открытом поле. Только на этот раз вы будете поджидать их.
— За один день? Эх, почему тебя не было здесь неделю назад, Уилл? У тебя будет этот день. Завтра. И ты можешь распоряжаться любым человеком, любым даймио во всей армии, если понадобится помощь.
— Достаточно будет моих канониров. Но я хотел бы, мой господин, чтобы пушки подвезли как можно ближе к стенам крепости. А в этом случае понадобится достаточное прикрытие для отражения возможной вылазки неприятеля.
— Тебя будет защищать вся моя армия, Уилл. Что ещё?
Уилл в задумчивости потянул себя за бороду.
— Больше ничего, мой господин Иеясу. Хочу только попросить об одной милости.
Иеясу повернул голову:
— Какой?
— Вы говорили о полном уничтожении Тоётоми, мой господин.
— Это необходимо, Уилл. Ведь они намерены полностью истребить род Токугава. И не забывай, что Андзин Миура тоже значится в списке обречённых на смерть.
— И всё равно, мой господин. Я не прошу за мужчин, но заранее прошу помиловать женщин и детей.
— Потому что однажды ты познал её тело?
— Потому что однажды она была добра ко мне, мой господин.
— Добра? Она просто намеревалась воспользоваться тобой, Уилл.
— Тем не менее, мой господин принц. Я прошу об этой милости. Бросьте её за решётку, сошлите её и её фрейлин, но не обрекайте их на смерть.
Иеясу улыбнулся.
— Я не собирался казнить женщин, Уилл. Даже Асаи Ёдогими. Захвати этот замок, и она будет жить до глубокой старости. Если пожелает.
Канониры работали с охотой, но ночью шёл дождь пополам со снегом, и земля размокла. Несколько часов ушло на то, чтобы вытащить пушки из укрытий в лагере Токугавы и перевезти их на относительно твёрдое место. Несколько часов, в течение которых они были в центре внимания не только своих, но и неприятельских войск. Стены крепости заполнили воины Тоётоми, даже прозвучала пара выстрелов в их направлении, но гарнизон одолевало скорее любопытство, чем беспокойство.
Как и даймио, ехавшего рядом с Уиллом.
— Чего ты хочешь добиться, Андзин Миура, приближая орудия на несколько сотен ярдов? — спросил Токугава но-Есинобу.
— Для меня важна не дистанция, мой господин Есинобу, — ответил Уилл, — а достаточно твёрдый участок земли для создания угла возвышения. Вот этот подойдёт.
Он отдал приказ остановиться, и орудия выстроили в линию. Уилл спешился и сам попробовал землю под четырьмя громадными кулевринами.
— Да, этот подойдёт. А теперь, парни, вы должны построить насыпь. Вот здесь, впереди. Она должна быть прочной.
Артиллеристы принялись за работу. Лошади собравшихся даймио били копытами и ржали, пока хозяева обменивались комментариями. Часам к десяти утра перед каждым орудием выросла насыпь фута в три высотой, плотно утрамбованная.
— Ну, теперь мы можем отразить вылазку, Андзин Миура, — сказал Хидетада.
— Готовьте армию к этому, мой господин.
И в самом деле, все полки Токугавы подтянулись, занимая боевые порядки по обе стороны батареи.
— Мы готовы, Андзин Миура. Однако я сомневаюсь, что несколько пушечных залпов заставят их рискнуть ещё раз.
— Будем надеяться, мой господин сёгун. А теперь, ребята, — сказал он канонирам, — вы должны продвинуть пушки вперёд и поставить их передними колёсами на насыпь. Только передними колёсами, учтите. Задние должны остаться на земле, их нужно закрепить попрочнее.
Канониры обменялись взглядами; но людей было достаточно для этой работы, хотя и неимоверно тяжёлой. Хидетада потеребил кончик носа.
— Я, кажется, начинаю понимать твой замысел, Андзин Миура. Вот уж, действительно, ты просто гений.
— Всего-навсего знания, мой господин. С незапамятных времён разрушение неприступных стен представляло проблему для осаждающих. Но в Европе ещё до изобретения пороха поняли, что для защитников крепости не менее ужасно, когда ядра попадают в гущу их рядов сверху, потому что в этом случае невозможно предугадать, куда они упадут. У нас даже