Шрифт:
Интервал:
Закладка:
316. МОЩИ АЛЕКСАНДРА НЕВСКОГО
Не поймешь, на прибыль иль на гибель,Нарочный в ненастной полунощиВо Владимир, что на Клязьме, прибыл,Объявляет: «Пресвятые мощиАлександра Невского доставитьК устью невскому, в престольный Питер.Поспешайте, — не одна верста ведь!»
Лысину преосвященный вытер:«Царь поминки пращуру справляетК украшенью новой Невской лавры,Стало быть, нам милость изъявляет.Бейте же в кимвалы и литавры!Привалило счастье наше ныне,Где и в чем такое мы отыщем?К бесу вопли, к нехристям унынье!Счету нет казенным царским тыщам.Мы уважим царское кумпанство.Братие, наказ мой подкрепите!Учиним на весь Владимир пьянство,—На Руси веселие есть пити.Буду вашим кравчим-виночерпьемАлександру Невскому в угоду.Все за стол, за бражку! ПеретерпимВ оно время стужу-непогоду!»
Тут преосвященный молвил строго:«Снаряжай, игуменья, в дорогуЮных клирошаночек поглаже,Приодень-ка их и подрумянь-ка!Здравствуй, Настенька! Здорово, Глаша!На подводу, Фенька! Выйди, Манька!»Так сказал преосвященный мудро,Не скупился старый хрен на ласку.И в седое пасмурное утроСел он рядом с Настенькой в коляску,На плечи ее тулуп накинул.
И обоз многолошадный двинулПод раскаты звонов колокольных.Не на час, на целый день ВладимирШел за ним до выселков окольных,Запер лавки, опустел — как вымер.
У Златых ворот заминка вышла.Встали кони. Застревали дышла,Как ни бились, в арке златовратной.Осади, сворачивай обратно!Рыли рвы окопные на Клязьме,Ровно месяц в бездорожье вязли.
Тронулись и — с богом! Шли навстречуПрясла и скворешни, ржи и гречи,Яровые, ярмарки, яруги…Ржали кони. Лопались подпруги.В бубенцах вызванивали дуги.Был преосвященный в добром духе,Холил Настю, трясся от натуги,Лиловел от браги-медовухи.Время шло и шло. И незаметноОтощал мешок с деньгою медной.Но преосвященный был не оченьНедостачей в гривнах озабочен,Знал он счет своей обильной тратеИ сказал небрежно: «Брат Панкратий,Ты хитер, хотя и молоденек.Отправляйся в Питер, выручай нас,Хлопочи насчет казенных денег.Не поможет бог, так чрезвычайность».
Взял харчей Панкратий, влез на клячу.Мыслит: «И подохну, не заплачу!»Затрусил по хлябям и ухабам,Ухмыляется, охальник, бабам,В Лихославле весь простыл. В ЛюбаниСутки парился в мужицкой бане.
Огляделся, — вот и Питер-диво!Перед ним прямая перспектива.Глаз ее горчайший не охватит.Мореходы буйствуют лихие.Ветер матерщину так и катит.А вдали — морская Синь-Стихия.
Чужестранный шкипер трубку выбил,Мощно гаркнул шкипер высоченный:«Ты отколе к нам, монашек, прибыл?»— «Шлет меня отец преосвященныйПо нужде великой за деньгами».— «Не плошай! Аз есмь монарх Российский.И продолжил в грохоте и гаме: —Коль отвык от маменькиной сиськи,Водку пей, монах, валяй!Разберемся. Но допрежьПеред нами не виляй,Ты нам правду-матку режь!Докладай свою нужду,Нашей милости не трусь —Только быстро! Я не жду.Ждет меня в работе Русь.
Эй, мин херц Шафиров-жид!Из казны моей пять тыщДать монахам надлежит.Император твой не нищ.Ты финанс, но не кощей.Наша лавра без мощей,Что бордель без девки красной».Отвечал Шафиров: «Ясно!»
Вывел он монаха из хоромин,На ухо шепнул, зловещ и скромен:«Пополам? Сойдемся?» — «Зря ты мучишь!» —Отвечал Панкратий. «Шиш получишь».Сторговались не легко, не быстро,Дела государственного ради:Три пошло монахам, две министру.В путь обратный двинулся Панкратий.Ищет-рыщет, шибко беспокоясь,Где пропал преосвященный поезд.У дощатой пристани ШелониПрикорнул на травянистом склоне.А над ним порхают птахи, свищут,Под лежачим хлебных крошек ищут.На скуфейку прыгнул бодрый птенчик.
Между тем послышался бубенчик.Конь заржал. Ямщик запел. КолесаЗавизжали галькою у плеса.Боже правый! Вид ужасный! Вот он —Пастырь православный, весь обглоданДо изнеможения и схимы.Знак дает ручонками сухими,Что намерен здесь остановиться…Анастасья, дерзкая девица,Спрыгнула с коляски, тараторит,Стелет скатерть, расставляет сласти.
Впрочем, умолкает здесь историк,Слово он предоставляет Насте:
«Ах, страшенное нам горе Выпало в ненастье! У Валдая, что на взгорье, — Всхлипывает Настя,— Мы до смерти испужались, Понесли нас кони. Ямщики все разбежались, Впали в беззаконье. Тут преосвященный выпал Из коляски в реку, Плыть не плыл и еле выполз, Яко змий, ко брегу…»
Тут заголосила Настя что есть мочи,С воплем Настя на землю упала:«Потонули в речке княжьи мощи.Нет костей во гробе. Всё пропало…»И поникла Настя, приуныла.«Зря ты всё, дуреха, сочинила!Не было того, — сказал Панкратий, —Помоги нам сила пресвятая!
Я видал, как ангельские ратиВзяли мощи, крыльями блистая,И благим соизволеньем божьимК небу вознесли их безусловно.Так о том и в Питере доложим».
То же самое сказал дословноИ преосвященному Панкратий,И другим священникам, и прочимИз меньших, но благоверных братий.(Кое-кто смеялся, между прочим.)
Сквозь туманы, сквозь дожди косыеСлышен орлий клекот над Россией.Высоко парит орел двуглавый.У речных излук, в прогалах сосенНе скрипят мосты, не гнутся лавы.Хлещет сильный ветер. Блещет просинь.
Дым в палатах. Оплывают свечи.На плечах Петра кожух овечий.На монахов бешено он зыркнул,Дернул скулами, в усища фыркнул:«Опоздала, шатия монашья,Не любезна вам держава наша?Всё выкладывайте! Или проще —С гроба крышку прочь! Вскрывайте мощи!…………………………………Стервецы! В трухлявых досках этихНет как нет мощей? Один скелетикМыши полевой?» И снова дикоДергается личиком владыка,Всех сверлит глазищами. И — хватьЗа бороду старца: «Не вскрыватьПакостных мощей! Такой позорВтайне да пребудет!» Мечет взорМолнии. Рука Петра тверда,Выдрана у старца борода.Петр в железной сжал ее горсти.«Ну, старик, теперь меня прости!Чтобы оторопь не проняла,Пей из кубка Нашего Орла».
И сквозь зубы еле слышно, кротко:«Хватит с тебя таски. Будут ласки.Отрастишь себе, козел, бородку.Лишь бы сраму не было огласки!Оным смрадом рук не опоганю».
Под конец воскликнул император:«Строю не в площадном балагане.Служба государству есть ФЕАТР!»……………………………В лютом ноябре того же годаПетр, шальное сердце раззадоря,Встретил, как бывало, непогоду,Но не вышел на седое взморье,Низко треуголку нахлобучил,Шарфом шерстяным закутал горло,Ибо шторм взмутил Неву и взбучилИ вода владычество простерлаНа растущий город. Плыли будки,Бочки, бревна, бабы — и всплывалиИ тонули. Миновали сутки,Посерело пасмурное утро.То на пенном гребне, то в провалеКипени метался ботик утлый,Накренясь под парусом косматым.Шкипер Петр, ворочая кормило,Громогласно крыл крепчайшим матомБалтику, которая громилаРук его державное деянье,Крыл гребцов, от страха полумертвых,Выстоял один, как изваяньеВ задубелых ледяных ботфортах.
На берег сошел и, стукнув тростью,Лекарям сказал: «Отстаньте, бросьте!»А когда явился благочинный,Огрызнулся: «Жди моей кончины!»Но, простынув, каркал по-вороньиИ серчал пятидестидвухлетнийЧто непрезентабелен на троне,И лечился чаркой не последней.
Отдышался, жарко обнял Катю,Душеньку-царицу, и, ликуя,Что не оробел на перекатеМеж болтанкой рвотною и смертью,Высказал сентенцию такую:
«Вы меня на свой канон не мерьте,Чернорижцы, червяки и черти!Мне мощей не надо. Не святой я.Выстою свой срок. А там посмотрим!Может быть, я и подохну стоя,Но прикинусь для порядка бодрым,В совершенном самообладанье».
Под конец воскликнул император:«Строю не в площадном балагане.Служба государству есть ФЕАТР.Вся музы́ка наша в урагане.В сокрушенье вражеских эскадр!»
1969317. КНЯЖНА ТАРАКАНОВА