Читать интересную книгу Маледикт - Лейн Робинс

— Лизетта шлюха, она любит меня ничуть не больше, чем мои деньги; а наша малютка Ливия — шпионка. И все же обе они мне небезразличны. Так что почему бы не добавить к своей коллекции еще и убийцу?

— Ливия — шпионка? — переспросил Маледикт; взор его затуманился.

Джилли прикусил губу; но ведь сказанного не воротишь.

— У нее гораздо больше денег, чем должно быть, и ночами она тайком уходит. А ведь ничего из безделушек или столового серебра не пропадает. Если только она не обворовывает другие дома, она торгует информацией.

— Шпионка, — с досадой повторил Маледикт. — А у нас столько дорогостоящих секретов. — Он побрел по газону, туфли оставляли на инее темные следы. Обернулся и проговорил:

— Быть может, нам удастся извлечь из этого пользу. Не предпринимай ничего конкретного, пока мы не выясним, кто ей платит.

— Данталион, — предположил Джилли.

— Или Безумная Мирабель, или даже Арис, как бы ни претила мне подобная мысль. Надо выяснить.

Джилли кивнул, немного пристыженный тем, что сам не догадался.

Маледикт взглянул на ярко освещенные окна дворца — свет струился подобно замершим молниям. За стеклами угадывались нарядные танцоры, и Маледикт совсем скис. Стоя так близко, они могли расслышать напускное веселье, новые мелодии, выпиливаемые музыкантами, чтобы даже музыка не дала никому вспомнить о смертях Темного Солнцестояния.

— Джилли, ступай готовь карету. Я войду ненадолго, только чтобы напугать Амаранту, если Янус еще этого не сделал. Нынешнюю ночь я хочу провести дома.

* * *

Маледикт в последний раз отер губы; горький привкус желчи, дубильных веществ и белладонны никак не желал уходить. Юноша поднялся по широкой лестнице, ведущей от сада, и оказался у балконов. Он не желал входить в зал под пристальными, испуганными взорами остальных гостей. Сквозь распахнутые двери бальной залы был виден Янус, ухаживающий за Псайке Беллейн; взгляд его светился удовольствием, которого девушка вовсе не разделяла.

Псайке, бледная от страха, еще больше напоминала теперь фарфоровую куколку. Она присела в реверансе и попыталась уйти. Янус остановил ее очередным вопросом. Рука его скользнула на тоненькую талию девушки, на губах заиграла довольная улыбка. Дуэнья, глядя на них, тоже улыбалась. Стоило Янусу чуть зазеваться, и Псайке упорхнула, точно голубка.

— Где ты так задержался? — спросил Янус, словно спиной почувствовал приближение Маледикта. — Пришлось довольствоваться обществом милой и перепуганной Псайке. Чего ты ей наговорил?

— Ничего такого, к чему бы она отнеслась с достаточной серьезностью, — ответил Маледикт, наблюдая за тем, как легкая фигурка девушки исчезает в толпе. Он вдруг почувствовал себя предателем, но немедленно отогнал это ощущение — разве можно было ожидать, что Псайке отречется от Януса лишь потому, что время, проведенное с угрожавшим ей Маледиктом, избавило ее от смертоносного прикосновения Мирабель?

Маледикт пошатнулся, словно тяжесть собственной ненависти на миг вывела его из равновесия. Янус улыбнулся Маледикту и увлек его за собой, в грот, скрытый кустарниками, подстриженными в виде зверей и птиц.

— У тебя такой свирепый вид, — проговорил Янус, целуя Маледикта в шею и щеку.

Маледикт отвернулся, избегая губ Януса, думая о яде, оставшемся на его собственных губах. Ему казалось, что он заблудился в сонном царстве, где сны множатся в дурной бесконечности. Прочь от тепла Джилли — прочь из объятий Януса; лицом к ледяному ветру и темному одиночеству. Маледикт боялся, что Ани вырвется через его горло, ударит из его рта длинным, жутким, окровавленным клювом, что Ее крылья пробьются сквозь его грудь, оттолкнув его легкие и ребра, и потащат прочь в ночное небо, словно окровавленную куклу. Маледикт отрешенно подумал, что, должно быть, белладонна еще не полностью уступила противоядию — отсюда и галлюцинации.

— Так где ты задержался? — переспросил Янус.

— Джилли поцеловал меня в заснеженном саду, — проговорил Маледикт. — Он убил кучера и поцеловал меня. — Маледикт замотал головой, стараясь выбросить из головы это воспоминание. — Боюсь, от общения с нами его нравственность серьезно пострадала. Янус встряхнул его.

— Мэл, ты что, спятил?

— Да, — ответил Маледикт. — Должно быть, да. — Губы Маледикта ощутили шершавую парчовую ткань, и он представил, как нити змеятся, чтобы затянуть его под кожу Януса.

— В самом деле спятил, если позволил Джилли поцеловать себя. — Янус оттолкнул Маледикта. Сделав небольшой круг, он вернулся; в голубых глазах тлел огонь. — Ты хочешь его, желаешь его? Рискуешь всем, чтобы тискаться в королевском саду? Скажи мне, Мэл, ты любишь его?

В приглушенном тоне Януса слышалась тихая обида, но Маледикт, охваченный мрачными грезами, навеянными белладонной, увидел то, что скрывал негромкий голос: красное облако, вырвавшееся из ровного пламени гнева его глаз.

— Ты — предмет всех моих желаний, — сказал Маледикт, обвивая шею Януса руками. — Так я ему и сказал. Что я весь, всецело твой. Хотя ты не принадлежишь мне одному… ты женишься.

— А почему бы тебе не поступить так же?

Янус вздрогнул в объятьях Маледикта, услышав знакомый низкий голос. Маледикт едва не запаниковал сам — как долго Арис подслушивал? За спиной короля в дверях стояла Псайке. Маледикт едва не зарычал. Значит, это она привела короля к Янусу?

— Сир, — Маледикт низко поклонился.

Рядом Янус кивнул в знак приветствия:

— Добрый вечер, дядя.

— Я желаю побеседовать с Маледиктом, — сказал Арис. — Янус, этот танец я обещал Псайке. Прошу тебя, займи мое место.

Янус поклонился и вышел, снова беря Псайке под руку; Маледикт стоял неподвижно, как загнанный зверь. Сердце его бешено колотилось. Внутри Ани расправляла крылья, что-то нашептывала. Его пальцы ныли от желания сомкнуться на рукояти меча, почувствовать холодную уверенность стали, — ныли от чужого желания.

— Не тревожься, — сказал Арис, опускаясь на скамейку в совершенном изнеможении. — Нынче ты в выгодном положении: к тебе обращается с просьбой сам король. — Арис похлопал по скамейке рядом с собой.

Маледикт скользнул к нему и присел на край, на вырезанные в камне виноградные лозы.

— Вы хотите женить меня?

— Все мужчины должны жениться, хотя бы для того, чтобы взглянуть на себя со стороны. Женившись на Авроре, я изменил взгляд на себя самого и свое королевство. Под ее опекой я увидел свой двор таким, каким он был — упадочным и жестоким. Я понял, что моих подданных больше волнует мода, чем положение в стране. Мы привыкли говорить, что во всем подражаем Итарусинскому двору, но подражание наше — чисто внешнее. Итарусинские аристократы соперничают и убивают, но поддерживают единство королевства, тогда как мой двор… занят лишь развлечениями.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});