Читать интересную книгу Кавказ - Александр Дюма

В Поти, куда Калино ехал с нами в качестве переводчика, он должен был оставить нас и возвратиться в Тифлис, а отсюда в Москву. Я решил прибегнуть к высокому покровительству князя, но князь отвечал, что русский университет, подобно нашему древнему французскому, имеет свои правила, которые он первым должен уважать.

В полдень мы готовились сесть в экипаж, как вдруг вспомнили, что сборы в дорогу до такой степени поглотили наше внимание, что ни один из нас с утра ничего не ел. Мы помчались в отель «Кавказ» и стали спешно завтракать. Неожиданно появился хозяин и сообщил, что два молодых армянина желают говорить со мной. Я перешел в соседнюю комнату и там увидел двух незнакомцев.

С немного смущенным видом и крайне взволнованным голосом старший изложил причину своего посещения. Оказалось, что младший брат его настоятельно убедил семейство отпустить его во Францию для изучения комиссионной торговли. Молодой человек говорил по-армянски, по-персидски, по-русски, по-турецки, по-грузински, по-немецки и по-французски. Ему было восемнадцать лет; это был красивый молодой человек, высокого роста, смуглый, напоминавший древнего Антиноя. Он собирался совершить это путешествие с одним из своих друзей, но тот в самую последнюю минуту не сдержал слова, и мой юноша, как неопытный Иосиф, его соотечественник, оказался в сложном положении.

Брат пришел спросить меня, не могу ли я взять его на свое попечение и отвезти во Францию, с условием, разумеется, принять участие в путевых издержках. Я тотчас подумал, что, оказывая услугу этому семейству, я мог оказать ее и самому себе. Однако должен сказать, что излагаю здесь обе эти мысли в том порядке, в каком они мне представились. Он оказывал мне услугу в том, что избавлял Калино от изнурительной поездки и значительных издержек на обратном пути. Как переводчик он мог быть гораздо полезнее Калино, который в данном случае изъясняется только по-русски и по-немецки, что не много значило в предстоящем путешествии по стране, где говорили только по-грузински и на других наречиях этого языка.

Я принял предложение армянина и с прискорбием возвестил моему бедному Калино, что наша разлука гораздо ближе, чем мы до того полагали, и объяснил, в чем дело. Впрочем, это давало ему возможность прибыть в Москву 20 или 25 днями раньше и, следовательно, если бы ему удалось получить новый отпуск, то он мог приехать скорее в Париж, где мы условились снова увидеться. Мы обнялись, пролив по несколько добрых дружеских слезинок, так как привязались друг к другу на протяжении четырех месячного путешествия, которое не всегда было безопасным, а опасности сближают спутников.

Затем я поднялся наверх, чтобы взглянуть еще раз на бедного Торьяни. Он не узнавал и не слышал меня, не чувствовал даже, когда я поцеловал его в облитый потом лоб. Сойдя вниз, я рекомендовал его г-ну Фино, хотя рекомендация эта была совершенно излишняя: Фино знал его гораздо раньше меня и по-настоящему был к нему привязан.

Потом я сел в экипаж. Молодой армянин в последний раз обнял свою мать.

Калино со слезами на глазах долго не оставлял подножки экипажа, куда втерся чужой человек и занял место, столь долго занимаемое им. Ямщики давно уже проявляли нетерпение, с пяти часов дожидаясь времени отъезда.

Наступила минута расставания. Фино плакал, не обращая внимания на свое консульское достоинство.

Наконец кнуты ямщиков хлопнули, пятерка тронулась, экипаж загремел, проезжая под аркой ворот.

Узы нежности разорвались между новыми друзьями — крепкие, словно мы дружили чуть ли не с самого детства.

И еще долго друг до друга доносилось: «Прощайте, прощайте!»

Мы свернули на другую улицу и больше уже не видели и не слышали ничего.

Мы были разлучены так, словно одни были уже во Франции, а другие в Тифлисе.

Милый Тифлис! Я мысленно послал ему сердечное прости — мне так хорошо в нем работалось!

Глава L

Телега. Тарантас. Сани

Мы выехали в воскресенье, одиннадцатого (двадцать третьего по-французски) января, в два часа пополудни, а должны были сесть на пароход 21 января (2 февраля).

Два первых этапа поездки (из тридцати шести верст, или девяти миль) были удобны. Мы надеялись проехать это расстояние еще засветло. На первой станции я вспомнил, что Калино, у которого хранились ключи от всех моих чемоданов, забыл их возвратить. Я написал ему несколько слов, прося передать ключи почтальону, отправлявшемуся в понедельник вечером в Кутаис: от Тифлиса до Кутаиса двести сорок верст.

Нечего было сомневаться, что почтальон, который всегда имеет лошадей, не настигнет нас. Письмецо я передал казаку и вдобавок рубль на водку. Он сел на коня и поехал в Тифлис. Через полтора часа Калино должен был получить его.

Мы продолжали путь. По мере того как мы продвигались вперед, снег падал все более густыми хлопьями. Наступила ночь, но так как мы ехали еще по равнине, то темнота не помешала нам добраться до второй станции.

До этой станции мы следовали дорогой, по которой уже прокатились перед этим, отправляясь во Владикавказ.

На восемнадцатой версте мы переправились через прекрасный Мцхетский мост, оставив на правой стороне развалины моста Помпея, а позади Мцхетскую церковь, где похоронены два последних грузинских царя. За второй станцией мы должны были оставить Владикавказский тракт, углубиться в горы и, сделав поворот налево, ехать по Кутаисской дороге.

Это мы сделали на другой день утром. Здесь станционный смотритель предупредил нас, что мы переправимся вброд через две реки. На Кавказе мосты считаются излишеством, если вода не доходит выше головы человека и ушей лошади.

Он добавил, что наш тарантас, нагруженный множеством ящиков, встретит препятствия при переправе через реки, берега которых очень круты, и что потому нам не мешало бы взять сани для облегчения тарантаса. Мы так и сделали, из-за чего у нас уже было три экипажа с десятью лошадьми. К счастью, лошадь стоит две копейки на версту: это составляло семьдесят две копейки или почти три франка на милю.

Расскажем об одной детали, о которой мы забыли сообщить в предыдущей главе. В ту минуту, когда мы садились в экипаж, мы получили от почтового начальника письмо, в котором он советовал нам не выезжать, так как между Гори и Сурамом сообщение было прервано из-за снежных заносов. Мы не обратили на это внимания.

Мы отправились вперед (я, Муане и Григорий, — так звался наш молодой армянин), оставив два экипажа, тарантас и телегу на попечении унтер-офицера, которого станционный смотритель просил довезти до Кутаиса. Взамен оказанной нами небольшой услуги (лишний человек нисколько не увеличивал наших почтовых издержек) станционный смотритель оказывал нам куда большую услугу тем, что предоставил ту же самую телегу до Кутаиса — это избавляло нас от перекладки вещей на каждой станции.

Помимо того, унтер-офицер обязан был помогать нам в качестве слуги. Его звали Тимофей.

Внешне этот Тимофей был странное создание: на первый взгляд он казался толстым мужиком лет пятидесяти. Но вечером на станции, когда снял с себя две или три шинели и тулуп, когда развязал свой башлык и обнажил голову, он оказался тощим, как скелет и более двадцати шести — двадцати восьми лет ему никак нельзя было дать. В интеллектуальном отношении это был сущий идиот, который, вместо того, чтобы помогать, был в тягость на протяжении всей дороги из-за своей лени и бестолковости. Со второго же дня он начал показывать свой нрав, которому никогда не изменял.

Я сказал, что мы уехали вперед, поручив его попечению тарантас и телегу, которые, будучи более нагружены, чем сани, и притом на колесах, могли из-за обильного снега следовать за нами весьма медленно.

Наши сани неслись как вихрь, и несмотря на пронзительный холод, который захватывал дыхание, мы находили такую езду более приятной по сравнению с путешествием накануне; мы проехали верст двенадцать менее чем за три четверти часа и прибыли на берег первой реки — самой маленькой и удобной для переправы.

Однако наш ямщик колебался, но при слове «Пошел!», повторенном два или три раза повелительным голосом, он спустил тройку в воду, сани также туда спустились, сделав сильный толчок и обдав нас брызгами грязи. Вода хлынула до половины сиденья, но мы кое-как удержались, подняв ноги кверху. Только вместо того, чтобы решительно и храбро взобраться прямо на противоположный берег, ямщик направился по склону наискосок; в результате сани наклонились на левую сторону, потеряли равновесие, и мы все сгрудились в одну кучу. К счастью, мы были уже на некотором расстоянии от реки, и, вместо того, чтобы упасть в воду, что должно было неминуемо случиться, мы опрокинулись в снег, но живо встали, отряхнулись и расхохотались. Каждый вновь занял свое место, и сани продолжали катиться с прежней скоростью. Недалеко от станции Квенсен мы натолкнулись на вторую реку: эта была посерьезнее. Через нее уже нельзя было переправиться, задрав ноги кверху: как бы высоко мы ни держали их, вода все равно угрожала бы нашим ногам. Мы выпрягли лошадей, сели на них и верхом переправились через реку. Потом мы их воротили, ямщик снова запряг их и перевез сани порожняком, хотя и сильно замоченные.