Такой же прием ожидал его в Гаване, куда он попал, проехав за сутки на поезде через весь остров. Там его встретил агент компании, по совместительству — норвежский консул, который, оказывается, был на Кубе известным человеком. Тура разместили в «Национале», самом роскошном отеле Гаваны. Гостиницу построили в 1930-е годы, здесь останавливалась международная знать.
Однако сразу за стенами гостиницы путешественника подстерегал контраст — страшная бедность и нищета. Во время своих путешествий Тур повидал много нищеты, но такого как в Гаване, он не видел нигде. Нищета прокралась даже в вестибюль отеля в виде толпы мальчишек-рассыльных, заманивающих клиентов фотографиями красивых женщин и предлагавших друг дружку на продажу. А тем, кому это предложение казалось недостаточно соблазнительным, они обещали раздобыть девочек семи-восьми лет{469}. Тур Хейердал не смог забыть эти гаванские сцены, и, видимо, поэтому много лет спустя принял приглашение Фиделя Кастро. Он «надеялся увидеть другую Кубу». И увидел{470}.
Перед отъездом агент дал ему рекомендательное письмо в отель класса люкс, расположенный в Майами. Пробыв там некоторое время, Тур сел на поезд, идущий в Нью-Йорк, и 15 июня прибыл на Пенсильванский вокзал. На перроне его встречал капитан Вильхельм Эйтрем с женой Амбьёрг. Эйтрем когда-то плавал на судах Фреда Ульсена, а сейчас работал в офисе судовладельческой компании Ульсенов в Нью-Йорке.
Первое время Тур жил у четы Эйтрем в Бруклине. Каждое утро Эйтрем подвозил его на машине до Манхэттена. Хейердал выходил на углу 42-й улицы и 5-й авеню и исчезал в великолепном здании Нью-Йоркской публичной библиотеки{471}. Библиотека содержала богатейшие собрания книг по всем гуманитарным наукам, и в течение душного лета Тур изучил всю имеющуюся литературу о царстве инков и плотах из бальзового дерева.
Пробыв в Нью-Йорке некоторое время, он разослал нескольким ученым свою рукопись под названием «Полинезия и Америка. Исследование доисторических связей». Спустя несколько месяцев, не получив ни от одного из них ответа и сгорая от нетерпения, он пишет Кнуту Хаугланду: «Я начал нападение на самую тяжелую материю в мире — на старых бородатых профессоров. <…> По-видимому, это гораздо более трудная задача, чем я предполагал, отчасти потому, что лето было настолько жарким, что те немногие, кто не уехал из города, лежали в ванных и пили виски с содовой, и расшевелить их оказалось невозможно»{472}.
Ему удалось все же привлечь на свою сторону «несколько отдельных специалистов», как он выразился, «но ни одного из старых, запылившихся авторитетов, которые просто взбесятся, если будет признано, что я прав»{473}.
В конце письма Тур выражает надежду на то, что Кнут уехал в отпуск и не корпит над бумагами в Осло. «А если еще нет, то представь, как я брожу по Нью-Йорку, может быть, это тебя утешит. О если бы я сидел на своем легком плоту»{474}.
Полковник Рольф Палмстрём иногда посылал своего адъютанта Кнута Хаугланда с заданиями в Йорстадмуен, находящийся недалеко от Лиллехаммера. В таких случаях Хаугланд всегда заезжал в Рустахогде, чтобы навестить Тура и Лив. Когда приходили гости, разговор часто заходил о работе Тура, и Хаугланд слушал так же внимательно, как когда-то во время их первого разговора у стога сена. И когда Тур начинал говорить о том, что ему, видимо, придется построить плот, Кнут обратил внимание на то, что Лив не выражает энтузиазма по этому поводу. Ее куда больше беспокоило то, что у ее супруга не было постоянной работы.
Однажды Тур как бы невзначай спросил Хаугланда, не хочет ли тот, если путешествие состоится, совершить его вместе с ним. Кнут довольно решительно ответил, что сделает это с удовольствием{475}. Правда, Хаугланд сомневался в том, что Тур осуществит свою задумку с плотом. У Тура не было твердого плана, и он толком не знал, где надо строить такой плот и как его оснащать. Покидая Норвегию, он не провел никакой подготовки{476}, поскольку, полагаясь на доказательную силу своей рукописи, не видел в этом необходимости.
Отсутствие четкого плана действий объяснялось некоторыми опасениями. Ведь было совершенно ясно, что такой проект — дело рискованное. Хотя Тур преодолел детскую водобоязнь, но это не означало, что он избавился от страха перед океаном. В нем еще были живы воспоминания о поездке на шлюпке к острову Хива-Оа.
Тур переживал в Нью-Йорке одно разочарование за другим. Время шло, а ему никак не удавалось заинтересовать своей теорией научные круги. Тем не менее он все чаще думал о плоте из бальзового дерева. И внезапная тоска по «своему легкому плоту», нашедшая выражение в письме к Хаугланду, указывала на то, что зарождается какой-то план.
Среди ученых, которым он послал свою рукопись, был его старый знакомый из международного Клуба исследователей и Бруклинского музея, доктор Герберт Спинден. Однако Спинден не отвечал, и устав ждать, Тур решил постучать в дверь его офиса. Седовласый ученый принял его хорошо, но Тур потерял дар речи, когда увидел свою рукопись у него на столе нераспечатанной.
Не успел Спинден открыть рот, как Тур понял, что старый антрополог непоколебим в своих взглядах. Никто не мог доплыть из Южной Америки в Полинезию во времена инков. У них не было для этого кораблей. Бальза впитывает воду, и плот потонет через две недели, как установил его коллега Самуэль Киркланд Лотроп. В 1945 году это утверждение поддержал самый известный в то время исследователь тихоокеанских цивилизаций сэр Питер Бак. Он был родом из Новой Зеландии и по происхождению наполовину маори. Бак много лет изучал культуру полинезийцев и не сомневался в том, что этот народ, к которому он сам принадлежал, был родом из Азии. В своей книге «Введение в антропологию полинезийцев» он отверг всякую возможность того, что южноамериканские индейцы могли заселить острова Полинезии. Ведь у них не было ни кораблей, ни необходимых познаний в мореплавании, чтобы переплыть океан{477}.
Тур уставился на свою отложенную в сторону рукопись. «Этот старик даже кусочка бальзового дерева никогда в жизни не видел», — подумал он{478}.
Спинден заговорил почти отеческим тоном. Он сказал, что любит Тура и ценит его рвение, и принялся всячески расхваливать коллекцию предметов с Маркизских островов, которую Хейердал во время войны продал музею. «Великолепное качество» — так охарактеризовал коллекцию музей в письме к Службе информации Норвегии в Нью-Йорке{479}. Затем Спинден перешел к главной теме:
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});