Уже выпив по паре чарок, государь поднял свой кубок, сказав тост:
– За здоровье учителей – за шведов!
– Хорошо же вы, ваше величество, отблагодарили своих учителей! – иронически горько заметил один из шведских генералов.
А спустя полчаса Реншильд сказал сидящим рядом с ним русским командирам, среди которых был и полковник Русских витязей, что они с графом Пипером, которого не было на этом обеде, многократно советовали королю прекратить войну с Россией и заключить с оной вечный мир. Но, к их глубочайшему сожалению, Карл упорно не желал их слушать.
– Мир мне дороже всех побед, любезнейшие господа! – воскликнул Петр с головы стола, обращаясь к шведам. Рядом с ним лежала его шляпа, простреленная шведской пулей, а на груди висел медный крест, погнувшийся от шведской пули.
Пленники сидели и смеялись, пили за здоровье государя, но никак не могли прийти в себя от ужаса страшной катастрофы, так внезапно оборвавшей навсегда их великое боевое поприще. После стольких усилий, многолетних побед и испытаний кончилось могущество их родины, и померкла слава их непобедимого вождя, ныне бежавшего от тех «диких варваров», которые некогда сами убегали с поля боя близ Нарвы…
– Я ведь говорил вам… – чуть пьяным голосом обреченно протянул шведский генерал Левенгаупт, оглядывая мрачно-пьяные лица своих соотечественников.
– Что вы говорили, генерал? – тут же поинтересовался Прохор, пьющий только по нужде, но никак не по личной необходимости.
Вместо Левенгаупта молодому полковнику ответил пленный шведский фельдмаршал, с печальным видом разглядывая столовые приборы, лежащие перед ним:
– Он нам рассказывал, в секрете от нашего короля, что Россия пред всеми имеет лучшее войско, но мы ему не поверили. Также генерал, рассказывая о битве при Лесной, заявил, что русское войско непреодолимое, ибо оно целый день вело непрерывный огонь, а с линии фронта отряд самого генерала смог выйти только с большими потерями, оставив при этом весь обоз и артиллерию.
– Нет, мы бились так, словно последний раз в этой жизни, Альберт! – поднял Левенгаупт на говоривших о нем мутнеющий взгляд. – Много раз ружья невозможно было держать, потому что огненными они становились от пуль, выпущенных из них, а позади фронтов невидима была земля за множеством упавших пуль…
«Вот ведь привирают, любо-дорого послушать, даже пьяные себя не обидят! А то наш государь-батюшка не писал Старшему брату о той битве! Шведские лгуны, дрались они, видите ли! Да их за милую душу раскололи, они и пикнуть не успели», – со злостью подумал Прохор, не до конца понимая этого странного жеманства с врагом. Ведь враг есть враг, и истреблять его нужно везде и повсюду!
Несомненно, Петр – именно тот государь, который достоин всякого восхваления не только своими подданными, но и врагами! Так сейчас думали все пленные, часть которых, поникнув головами, сидела за одними столами с русскими воинами. Да, конечно, это были только офицеры, но ведь и обычных шведских солдат не морили голодом, дав им вдосталь воды и по горбушке хлеба.
Остаток обеда, плавно превратившегося в пир, Прохор запомнил плохо. Не было в этом праздновании ни четкого порядка, ни каких-либо перерывов, кроме, разумеется, тостов значимых фигур, сидящих за столами. Вино лилось рекой, исчезая из чаш и кубков столь же быстро, как родниковая вода из рук бурлака в полуденный июльский зной. Пиршество, замирая на какие-то минуты, разгоралось вновь, с новым пылом. Вновь приносили полные бочонки с вином, тащили жареных поросят, гусей, откуда-то принесли целого теленка, водрузив его в центр стола, напротив государя.
Недавние враги пили вместе за здравие государя России, желали ему дальнейших подвигов на военном поприще и долгих лет жизни, восхищались его умом и талантом полководца. Подхалимы также не забыли внести свою лепту. Ну а государь – тоже человек, и на лесть ведется, но подходит к ней с практической точки зрения. Ведь лесть бывает разной: грубой, как мужицкий топор, или изящной, филигранной, словно стило ювелира. Во всем должна быть мера…
Вот только этой самой меры после четырех часов сидения за столами больше не наблюдалось, причем не только в винопитии. Куртизанки и цыгане веселили уставших солдат, сбрасывающих свое напряжение всеми доступными способами. Серебряные рубли летели в ладошки распутных дев, взамен солдат получал утешение на то недолгое время, пока она была с ним, позволяя ему почувствовать себя простым пахарем, вернувшимся с сенокоса в родной дом и забравшимся в постель к своей нареченной.
Не выдержавший столь долгого сидения и вышедший на свежий воздух полковник витязей находился в некой прострации, слабый ветерок немного согнал дурман алкоголя, но все же не настолько, как того хотелось самому Прохору. Оставлять застолье надолго нельзя ни в коем случае, это Прохор понимал прекрасно, да и слова царевича о поведении при государе будоражили воображение витязя, чутко улавливающего действительно важные моменты в общении, причем не только со Старшим братом, но и со всеми друзьями. Удивительный талант полковника много раз спасал его в неловких ситуациях, позволяя лавировать в опасных разговорах, ежели таковые имели место.
– Вышли подышать свежим воздухом, господин полковник? – тихо спросил кто-то за спиной витязя.
– Да, день сегодня чудесный, господин генерал-майор, таких очень мало бывает в году, – ответил, не оборачиваясь, Прохор, глядя на светлое ночное небо с миллионом светящихся ровным светом точек вдали.
– Вы правы, таких дней действительно бывает крайне мало, они навечно остаются в умах людей, и не только участников этих событий, но и вообще… человечества, – немного грустно сказал генерал-майор.
– Вы жалеете об этом? – удивленно спросил витязь боярина Третьяка.
– Понимаешь, витязь… Сегодня мы все совершили геройский поступок… Да-да, геройский, не спорь, я-то знаю, что говорю. Но что дальше? Нельзя же жить вечным героем, – вырвался тихий смешок из уст боярина.
– Да, вечным героем жить нельзя, но кто говорит, что так должно быть? Не лучше ли быть героем иногда? Давать отдыхать себе и доверившимся тебе людям, когда это необходимо, ведь каждый из них также сможет стать тем самым героем. Не это ли нужно всем солдатам?
Даже сейчас, на праздновании победы над шведами, в голове Прохора мелькали картины бесконечных колонн измученных солдат, половина которых давным-давно забыла о том, что такое нормальная еда. Да, конечно, в корпусе тоже жизнь была не мед, но ведь о братьях-то заботились и заботятся, что бы ни случилось! А здесь…
– Опасные речи ведешь, полковник, не по чину тебе, да и не твоего ума дело, как в армии дела ведутся. Радуйся, пока можешь, живи, пока живется, а голову в пасть льву не суй, откусят разом, ты даже дернуться не успеешь. И царевичу скажи об этом, по душе он мне, пусть примет дружеский совет…
Напускная личина добродушия боярина слетела в один миг, сменившись волчьим оскалом: мол, говори-говори, но не заговаривайся.
– Старший брат и без моих советов знает, как лучше поступать, господин генерал-майор, – ответил Прохор.
– Хорошо, если он действительно знает, как надо поступать, – вздохнул боярин, поворачиваясь спиной к полковнику Митюхе. – Наш государь-батюшка изволил отметить тебя и твоих витязей, полковник, а тебя за столом нет – непорядок. Ступай, бражничай дальше, иначе осерчает царь-батюшка, в немилость впадешь.
– Спасибо за совет, я как раз собирался обратно за стол, – улыбнулся Прохор как можно дружелюбней.
Удивительное дело, но царь Петр действительно ценил в людях их личные качества, полезность для дела. Даже во время застолья по случаю победы в сражении государь выспрашивал у собеседников о разных новшествах в их стране. Причем его интересовало все, начиная от сельского хозяйства и заканчивая корабельным делом. Вот только утолить неуемную жажду знаний русского царя не мог никто.
– Полковник, что такой квелый? Неужто заскучал здесь на застолье? – изумленно спросил у Прохора государь.