Читать интересную книгу Между страхом и восхищением: «Российский комплекс» в сознании немцев, 1900-1945 - Герд Кёнен

Присущий Геббельсу фёлькиш-антисемитский радикализм проистекал совсем не из революционных смут 1918–1919 гг., не из периода путча и контрпутча 1923 г., когда он в своих симпатиях разрывался между левыми и правыми, национал-социалистами и коммунистами. Он возник во всей остроте лишь в момент консолидации республики и первых шагов ориентированной на Запад экономической и политической интеграции 1924–1925 годов.

Дневниковые заметки Геббельса — своего рода сейсмограф: «Еврейский вопрос. Я просто уже не могу читать на эту тему, просто умираю от злости. Бандиты в Лондоне объединились!» (11 июля

1924 г.). «А потому надо разрушить систему плутократии-демократии). План Дауэса — самая дьявольская штука, которая когда-либо возникала в человеческом мозгу. Народ осужден на 40-летний подневольный труд» (12 августа 1924 г.). «В Лондоне объединились. Естественно. Теперь начинается рабство у евреев. Надолго ли? Пока мы сами себя не освободим» (20 августа 1924 г.){1096}. «Штреземан едет в Локарно на конференцию. Продавать Германию капитализму западных государств. Ох, уж эта мне жирная, сытая свинья!» (2 октября 1925 г.){1097}. «К черту Локарнские договоры. Жуть берет… Господин Штреземан — законченный мерзавец! Все примут! Ведь капитал этого хочет. За капиталом сегодня последнее слово. Как-то Ратенау обмолвился о частном мировом синдикате. Сегодня он уже тут» (21 октября 1925 г.){1098}.

Выступления Геббельса («я становлюсь демагогом самого дурного сорта, народным трибуном»), как магнитом привлекавшие все больше публики на митинги рейнско-вестфальских национал-социалистов, регулярно заканчивались драками в зале с коммунистами. «Мы ушли с победой, наших сорок человек одержали верх над 300–400 коммунистами. Но мне такие победы не по душе» (8 июня 1925 г.){1099}. Это было соперничество, за которым стояло сильное идейное сродство. Ведь Геббельс все еще считал себя в первую очередь социалистом: «Национальный и социалистический! Что происходит и к чему все это приведет? У нас на западе этот вопрос не вызывает сомнений. Сначала социалистическое избавление, затем — как штормовой ветер — придет национальное освобождение». Гитлер, полагал он, «стоит на перепутье между обеими позициями», но «готов полностью перейти на нашу сторону» (11 сентября 1925 г.){1100}.

Ленин и Гитлер

В 1925 г. Геббельс, новоиспеченный редактор штрассеровского печатного органа партии «Национальзоциалистише брифе», дошел до того, что поставил в один ряд Ленина и Гитлера, большевизм и национал-социализм. Так, он утверждал, что в России после смерти Ленина и устранения Троцкого протекает тот же самый процесс «великой фёлькишской чистки», что и в Германии. Эта Россия «некогда пробудится в духе своих величайших мыслителей, в духе Достоевского». И Россия, «избавленная от еврейского интернационализма», превращенная в «социалистическое национальное государство», будет «данным нам от природы союзником против дьявольских искушений и порчи, идущих с Запада». Ленин, который понимал русский народ лучше любого царя, противопоставлялся теперь немецким коммунистам почти как главный свидетель: «Ленин принес в жертву Маркса и вместо него дал России свободу. Они же [вожди КПП хотят ныне принести немецкую свободу в жертву Марксу»{1101}.

Но это ничуть не помогло Геббельсу преодолеть душевный кризис. Сразу же после опубликования его статьи «Большевизм и национал-социализм» он записал в дневнике: «Я бы хотел как-нибудь на несколько недель съездить в Россию, чтобы поучиться» (21 октября 1925 г.). И чуть позже: «Восточная политика. Россия. Кто все понимает. Я считаю ужасным, что мы и коммунисты проламываем друг другу черепа… Письмо от Штрассера и к нему. Когда же, наконец, мы сойдемся с руководством коммунистов?» (31 января 1926 г.){1102}.

Весной 1926 г., когда разгоревшаяся фракционная борьба между «Эльберфельдом»[190], который стремился сделать левое крыло партии «Меккой немецкого социализма», и «Мюнхеном», т. е. старой гитлеровской камарильей, группировавшейся вокруг Розенберга, Федера и Эссера, достигла кульминации, Геббельс опубликовал свою первую книгу под программным названием «Вторая революция». В ней имелось фиктивное письмо вымышленному русскому революционеру (по имени Иван, персонажу в духе Достоевского, который еще в неизданном юношеском романе «Михаэль» дополнял немецкого героя), где просматриваются контраргументы мюнхенской партийной камарильи: «Мы глядим на Россию, потому что она скорее всего двинется вместе с нами к социализму. Потому что Россия — данный нам от природы товарищ в борьбе с дьявольской заразой и изнеженностью, идущими с Запада…» Германо-российский союз абсолютно необходим, и «не только потому, что мы любим большевизм, любим еврейских носителей большевизма, а потому, что мы в союзе с подлинно национальной и социалистической Россией познаем начало нашего собственного национального и социалистического самоутверждения»{1103}.

Гитлер, не вмешивавшийся в борьбу фракций, но больше ориентировавший свою агитацию в направлении буржуазной середины, обратил внимание на блестящего молодого агитатора и постепенно перетянул его на свою сторону, мобилизовав его германо-фёлькишские и антисемитские настроения. Сам Геббельс шаг за шагом подпитывал свое перевоспитание чтением новых книг, например романа Ивана Нашивина «Распутин», который «глубоко потряс» его, всего через несколько дней после выхода в свет его «Второй революции». Теперь тон дневниковых записей Геббельса сильно изменился: «Грандиозное полотно российского большевизма. Пожалуй, несколько с белогвардейской точки зрения. Но подавляет своей сатанинской жестокостью… Еврей — это, видимо, Антихрист мировой истории. Можно легко запутаться в этой гнусной мешанине лжи, грязи, крови и зверской жестокости. Если нам удастся уберечь Германию от этого, мы будем настоящими patres patriae!»{1104}[191]

Конечная цель — германо-российский рейх

Позиция национал-революционной восточной ориентации, с которой Гитлер вместе со своей партией радикально порвал — и не мог не порвать, поскольку добивался свободы действий, — была в самом чистом виде сформулирована Эрнстом Никишем. Будучи социал-демократом, он во время Баварской советской республики попытался объединить идеи немецкого военного социализма с идеями советов, заимствованными на востоке. После 1923 г. Никиш разрабатывал все более идеалистические фантастические планы возрождения германской нации и рейха из духа «Потсдама»{1105}, т. е. идеального пруссачества, которое при опоре на «аристократию труда» также стремилось бы к «упразднению классов в подлинно национальном народном сообществе»{1106}. В 1926 г. он вместе со своим «хофгайсмарским кругом» вышел из СДПГ.

Главной целью его теперь было пробудить «национальное и социальное бунтарство в Германии», противопоставив его «духу Локарно»: «Германская политика не может иметь никакой другой цели, кроме возвращения немецкой независимости, освобождения от наложенных на нее пут и завоевания подобающего положения в мире как великой, влиятельной державы»{1107}. Такова была ключевая идея национал-революционного «движения сопротивления», которому на первых порах надлежало быть не «массовым движением, но делом “тайного ордена”»{1108}. Речь шла, таким образом, о воспитании новой элиты, и для этой цели Никиш поддерживал контакты в самых широких общественных кругах.

Так, его приверженцы, группировавшиеся вокруг журнала «Ви-дерштанд» (и насчитывавшие в 1930-е гг. от четырех до шести тысяч человек), поддерживали тесное сотрудничество с людьми, находившимися в орбите «Ринга», а после смерти Мёллера — с «Клубом господ» («Херренклуб») во главе с фон Гляйхеном; с элитарным кружком вокруг братьев Юнгеров; с воинствующим «Движением сельских жителей» под предводительством Клауса Хайма, вождя гольштейнских крестьян; с активистскими фракциями бюндишской молодежи; с представителями бывших фрайкоров и военизированных формирований, которые объединились в «Стальной шлем»; наконец, также с социалистическим крылом НСДАП, группировавшимся вокруг братьев Штрассеров, затем с «Черным фронтом», вытесненным вместе с Отто Штрассером в 1930 г. Кроме того, Никиш имел близкие контакты с руководителями рейхсвера (от Зектадо Шлейхера), а также с крупными промышленниками{1109}. В конце концов, осенью 1931 г. он вошел в число инициаторов и активистов «Рабочего сообщества по изучению планового хозяйства» («Арбплан»), основанного и «направлявшегося» Лукачем по инициативе Коминтерна. В августе 1932 г. Никиш вместе с 25 членами «Арбплана» (в основном дипломированными специалистами и публицистами) отправился в Россию, где был принят рядом наркомов, побывал на фабриках и в институтах. Его энтузиазм по поводу увиденного не знал границ{1110}.