Читать интересную книгу Между страхом и восхищением: «Российский комплекс» в сознании немцев, 1900-1945 - Герд Кёнен

Здесь можно подумать, что наконец-то на поверхность всплыл элементарный буржуазный антибольшевизм Гитлера (в смысле тезисов Эрнста Нольте). Но явственно проступили две вещи: во-первых, для оратора, что вполне очевидно, было важно как можно сильнее раздуть страх промышленников перед захватом власти коммунистами и расхвалить свою партию как гаранта национальной контрреволюции и диктатуры порядка. С этой точки зрения подчеркнутый антибольшевизм Гитлера носил весьма расчетливый характер — как позднее в общении с государственными деятелями Запада, и прежде всего Великобритании. Страх промышленников перед ростом коммунистических настроений и классовой борьбы во времена экономического кризиса, безусловно, имел под собой реальную почву. Однако нет никаких причин допускать, что Гитлер также испытывал его. В узком кругу он неоднократно презрительно высказывался о революционном потенциале коммунистов, как и Геббельс, который особенно внимательно следил за действиями своих противников и в начале 1932 г. уже не видел никакой опасности с их стороны.

Тем любопытней в гитлеровской речи перед промышленниками абсолютно новая оценка Советского Союза по сравнению с картиной, нарисованной в «Моей борьбе». Если в книге он характеризовал СССР как некое образование, ослабленное евреями и «самой судьбой» предопределенное для колонизаторского вмешательства Германии, то в своей речи изображал его теперь как колоссальную угрозу в форме милитаризованного государства, которое является представителем всемирного движения и основатели которого, возможно, когда-нибудь войдут в историю как основатели новой религии. В данной ситуации не могло быть и речи о борьбе за «жизненное пространство» на российской земле, ни слова не было сказано и о «еврейском большевизме»{1135}.

Гитлер, выступая перед подобной публикой, никак не мог надеяться на успех со своим маниакальным антисемитизмом и фантастическими планами «похода германцев». Но впечатление произвело усиленно педалированное им описание положения рейха, стесненного двумя обстоятельствам: бременем долга западным державам-победительницам и кредиторам и подрывной деятельностью усиливавшихся коммунистов как агрессивной партии гражданской войны. Национальный подъем, обещанный им, должен был привести к непреклонному устранению «марксизма», включая профсоюзы и любое организованное представительство интересов, а также введению нового корпоративного порядка, который, при всем сходстве с успешным итальянским фашизмом, мог бы носить черты исконно немецкого «народного сообщества». Эти высказывания все-таки были вознаграждены горячей овацией, но при этом лишь скромными пожертвованиями. Мандата на захват власти и подготовку к войне, которого Гитлер ожидал от этого легендарного заседания, он так и не дождался.

Смятение в «Антикоминтерне»

Стоило бы подробнее исследовать, насколько шаткой была позиция нацистской партии в отношении большевизма и Советского Союза и после 1933 г., причем не только в сфере практической политики, но и в теоретической, мировоззренческой{1136}. В фазе непродолжительной политики «Антикоминтерна» с начала 1935 по конец 1938 г. старые схемы «еврейского большевизма» были снова пробуждены для новой жизни, но на сей раз в постоянной конкуренции с дополнительным тезисом об «азиатском» характере — тезисом, который, казалось, больше подходил к сталинской системе, а вместе с тем позволял связать его также и с позитивными коннотациями.

Так, Министерство пропаганды при Геббельсе сочло необходимым в своих внутренних инструкциях по пропаганде 1937 г. — во времена Большого террора и московских показательных процессов против «троцкистско-зиновьевского блока» — снова недвусмысленно представить большевизм «как результат деятельности евреев и их оружие» и настойчиво «бороться» с ошибочными представлениями о Советской России. В качестве ошибочных назывались в первую очередь следующие широко распространенные тезисы: «1). Большевизм в Советском Союзе есть “российское” дело; он развивается, превращаясь в своего рода “национал-социализм”; Сталин — это “фюрер России”… 2). Большевизм “отказался от мировой революции”… 3). Большевизм следует отвергать из-за его азиатчины»{1137}. Однако именно эту последнюю концепцию официально озвучил Георг Ляйббрандт, руководитель Восточного отдела в ведомстве Розенберга, следуя программной работе своего начальника: «нордически определенный характер» русского народа изменен и угашен «монгольско-азиатскими инстинктами»{1138}.

В остальном все эти противоречивые мировоззренческие элементы оставались всегда в подчинении практическим целям и императивам внутренней и внешней политики: как для придания антиеврейским мероприятиям законного характера перед мировой общественностью, так и для создания собственной союзнической системы с Италией и Японией, острие которой, направленное против «старых» западных держав, кое-как маскировалось стилизацией под «антикоминтерновский блок». Эта пропаганда, по крайней мере, хорошо сработала против французских и британских консерваторов с их политикой appeasement[197], а также против некоторых польских полковников[198].

«Антикоминтерн» за пределами своих внешнеполитических целей оставался лишь мелким вспомогательным отделом геббельсовского Министерства пропаганды. Своего сильнейшего воздействия он достиг еще и с помощью сочинений (вроде «Преданного социализма» Карла Альбрехта), содержание которых могло быть почерпнуто из опыта разочарованных возвращенцев, зачастую — бывших коммунистов, а также озлобленных беженцев из «советского рая» (постоянно использовавшееся издевательское словосочетание). В научной и публицистической сфере заказывались на скорую руку слепленные компиляторские работы, призванные очернять немецко-консервативную «восточную ориентацию» в духе Мёллера ван ден Брука (все еще существующую), а также устранить представителей научного исследования России, в первую очередь Отто Гётча и Карла Штелина{1139}.

Последний бой Эдуарда Штадтлера

Когда в 1936 г. развернулась нацистская пропаганда против «всемирного большевизма», вытесненный на обочину Эдуард Штадтлер ощутил необходимость написать последний свой объемистый труд под названием «Всемирная революционная война», законченный им на Пасху 1937 г.{1140} Он хотел еще войти в историю как предтеча политики «Антикоминтерна». Однако его книга представляла собой плохо скрытую критику стиля и содержания расистского антибольшевизма, разжигавшегося Розенбергом и Геббельсом.

Так, Штадтлер настоятельно предостерегал от «ошибочного тезиса», что «большевизм — чисто еврейское дело»{1141}. В главе «Социологические элементы всемирного большевизма» он говорил вместо этого об утрате корней и социальном разложении в современном мире, выразившихся в образе жизни промышленного пролетариата, масс в крупных городах, «интеллигентов-пролетариев» или «“эмансипированных” буржуазных женщин». В этой картине евреи выступали уже не как «носители разложения» (по нацистской терминологии), а как «разлагающиеся»: «Лишенный корней пролетариат, лишенная корней буржуазия, лишенные корней евреи, лишенные корней массы крестьян и сельскохозяйственных рабочих, сытые войной по горло солдатские массы, угнетенные колониальные народы, — куда ни посмотришь, — вот социологические элементы всемирного большевизма!»{1142}

Что евреи внесли в эти движения, так это «необычайную рационалистическую боевитость», которую они приобрели в своей «вековой борьбе за эмансипацию». Это предопределило их лидирующую позицию во многих либеральных и марксистских организациях, больше всего в России. Хотя не может быть и речи о том, писал Штадтлер, что руководство демократической Февральской революции или большевистской Октябрьской революции находилось в еврейских руках, однако вокруг Ленина собрался «целый ряд сильнейших еврейских талантов, таких, как Радек, Троцкий, Зиновьев». И Штадтлер без колебаний отдает должное этой «группе вокруг Ленина» в формулировках, которые прямо напоминают видение Паке о «еврейском пролетарском Наполеоне».

Штадтлер считал, «что эти российские восточноевропейские евреи обладали совершенно необыкновенной духовной и телесной жизнеспособностью и выделялись благодаря их властной организационной способности. В этом типе с живучестью еврейской расы слились русский жизненный опыт и прогрессивные западноевропейские познания, породив подлинный феномен вождей масс»{1143}. Между тем, однако, Советский Союз — после жестокого устранения большей части еврейских соратников Ленина — представляет Сталин. А Сталин — «не еврей. Грузин. Российский тип»{1144}. Большевизм Сталина «для России “националистичен до мозга костей”»{1145}.