– Я знаю. Я еще раньше поняла это по твоему голосу.
– Правда.
– Конечно. Прошло очень много времени с тех пор, как мы разговаривали в последний раз, но я все-таки твоя мать.
Клементина встала и подошла к окну. Снаружи небольшой дворик зарос буйными сорняками, цветами и кустами. Черная кошка металась за кустарником.
– Его зовут Джексон, – сказала она, закрывая глаза. В восемь часов вчера вечером Джексон зашел за ней в «Хайтт Редженси», чтобы идти на открытие выставки. Он постучал в дверь и вошел в комнату, одетый в белый смокинг, затмив образ, который она рисовала, находясь вдали от него. Его темные волосы были длиннее, чем она помнила их, концы свободными локонами касались плеч. Глаза стали зеленее, похожими на бирюзу, и еще более пронизывающими. Когда он улыбнулся, довольный и счастливый, что снова видит ее, Клементине показалось невозможным, что она когда-то противилась этому обаянию.
– Привет, – нежно сказал Джексон, не сделав и шага от двери, а просто внимательно глядя на нее. На Клементине было узкое черное платье с блестками, расходившееся сбоку на одной ноге и тремя складками спадающее на пол.
– Привет, – ответила она, испугавшись что-то добавить.
Джексон сделал шаг в ее направлении, и сердце Клементины громко застучало.
– Бог мой, как приятно видеть тебя, – почти шепотом произнес Джексон, но шепот этот обладал достаточной силой, чтобы приковать ее к месту.
Ей надо было что-то сделать, сдвинуться, разрядить атмосферу, пошутить. Но она стояла как вкопанная. Джексон сделал еще один шаг, так что теперь стоял буквально в десятке сантиметров от нее.
Их глаза встретились и, как всегда, замерли, как будто ни один из них не мог смотреть на что-то еще, если другой был в комнате. Клементине стало интересно, поцелует ли он ее или прикоснется к ней, или скажет, чтобы она забыла про Метан. В тот момент она сделала бы все, что угодно. Легко, без всякого страха. Его присутствие лишало ее власти и силы. Но он только улыбнулся.
– Пойдем? – спросил Джексон, протягивая руку. – Я не хочу опаздывать. На этой выставке я – главная приманка.
Клементина скрыла разочарование за улыбкой. О чем она думает? Один взгляд на Джексона – и она готова сбросить свою броню и рискнуть оживить воспоминания о Нем. Клементина вскинула подбородок и призвала все свои резервы осторожности. В конце концов, только одна ночь, а потом она вернется домой, к Меган, и жизнь пойдет по плану.
– Клемми.
Клементина обернулась на звук голоса матери, потом подошла к столу и села. Анжела протянула к ней руку, И Клементина сжала ее.
– Ты любишь его? – спросила Анжела.
Клементина опустила голову. Несколько слезинок скатились по ее щекам, но она не сделала и попытки смахнуть их.
– Все гораздо сложнее, – ответила она.
– Что может быть сложнее любви?
– Я. Слишком многое произошло за это время. Годы одиночества заставили меня бояться. Похоже, что я забыла, как поступать. Я не верю, что я смогу… быть с ним.
Прежде, чем заговорить, Анжела долго смотрела на дочь. Потом сказала:
– Ну что ж, очевидно, еще есть шанс. Иначе ты не была бы такой несчастной.
Клементина закрыла глаза, вспоминая ту ночь в переулке. Иногда она казалась такой далекой, утратившей всякие последствия, а потом вдруг перед ней возникало Его лицо, как всегда вселяющее ужас. Нормальна ли она? Может быть, если бы она дала выход в самом начале, пошла бы к консультанту, сошлась с мужчиной, все равно, с каким, страх не затвердел бы в ней, не превратился бы в неотъемлемую часть ее сознания. Но она ничего этого не сделала. Никто не потрудился заставить ее сделать это.
– Даже если бы я и была другой, – наконец, снова заговорила она, – ничего не изменилось бы. Он – бывший муж Меган.
Анжела встала и открыла дверцу духовки. Она помешала овощи вокруг жаркого и полила мясо соусом. Потом снова села напротив Клементины.
– Ну и что из этого? – спросила она.
– Ну как же! – Клементина поражалась, что никто не мог сразу же понять, в чем дело. – Меган все еще любит его. Она не говорит о нем больше, но и не приближается ни к кому другому. Если мы с Джексоном сойдемся, это убьет ее.
– Сомневаюсь, что ее это убьет, Клемми.
– Хорошо, я преувеличиваю. Но ей это нанесет обиду, боль. Она – моя лучшая подруга.
Анжела потягивала кофе:
– Почему ты не расскажешь мне, что произошло.
Клементина вздохнула:
– Я приехала, чтобы пойти на открытие выставки его картин, – начала она, борясь с дрожью в голосе.
Она быстро описала изящество вечера – шампанское, высокомерные беседы, экзотические закуски. Все мужчины были в смокингах, дамы – в вечерних платьях. Вряд ли Клементина присутствовала когда-либо на столь роскошном, со вкусом подготовленном приеме, но она даже не замечала этого. Как только они прибыли в картинную галерею, Джексон предложил ей руку, чтобы ввести в зал. Она, колеблясь, взяла ее, ожидая, что воспоминания нахлынут снова, что по телу вновь побегут мурашки, но ничего не случилось. Она покрепче схватилась за Джексона, и по-прежнему ничего не произошло. Клементина широко улыбнулась. Это был его день, но сейчас он стал и ее днем. У них обоих был свой личный триумф.
– Это происходило, как во сне, – продолжала она, больше для себя, чем для матери. – Как в сказке, где самый красивый в стране принц проводит очаровательную девушку на королевский бал.
Она закрыла глаза, снова ощутив его прикосновение, нежность, появлявшуюся в его глазах каждый раз, когда он смотрел на нее, несправедливый бег часов, стремительно пронесшихся с 8 до 12, как будто в полночь у них назначено свидание и они никак не могут опоздать.
Выставка имела огромный успех. Критики неистово высказывались, быстро заключались сделки, Джексона припирали к стене состоятельные знатоки искусства, желавшие знать, как быстро он работает и что еще может предложить. Клементина была готова к тому, что работы Джексона произведут на нее впечатление. Она знала, что он талантлив, ведь у него чувствительные руки, такие сияющие жизнью глаза, просто невозможно, чтобы он не был. Но когда Клементина вошла в зал, глубина и красота работ ошеломила ее. Душа Джексона выплеснулась на полотна. Абстрактные вещи раскрывали его неистовую половину – безумную, непоследовательную, необычную, смелую, – в то время, как пейзажи отражали его нежность и мягкость – его поиск любви, надежности и романтизма.
Клементина переходила от картины к картине, пристально рассматривала их с благоговейным трепетом, удивляясь, как могла Меган отбросить это искусство, как что-то ненужное, неуместное. Особенно понравились пейзажи. У него было больше сельских видов, чем морских. Джексон запечатлел безмятежность первого утреннего луча, пробивающегося сквозь кроны деревьев, меланхолию сумерек. Он захватил ощущение каждого момента и перенес его на полотно.