непомерно разросшейся сети секретных агентов, которая, с его точки зрения, уже не укладывалась в рамки целесообразности и законности. По его словам, директор Департамента полиции Белецкий отнесся к этому начинанию без всякого сочувствия, однако столь прочно обосновался в департаменте, что Джунковскому лишь в январе следующего года удалось добиться его отставки.
Джунковский принял общее руководство органами полиции, хорошо представляя себе методы работы и взгляды Белецкого, так как перед этим он семь с половиной лет занимал пост губернатора Москвы, и впоследствии, говоря о принципиальных разногласиях с Белецким по поводу секретных операций, он категорически отрицал, что правда о Малиновском была известна ему до смещения Белецкого.
Поскольку Белецкий, по словам его шефа, также признавал, что они придерживаются разных точек зрения, докучливый директор Департамента полиции, вспоминал Джунковский, намеренно «переутомлял меня всякой мелочью, испрашивая моего согласия на разные пустяки, стараясь этим отвлечь меня от главного, существенного». А когда Джунковский воспротивился «преступному» и «развращающему» использованию учащихся в роли осведомителей, которых заставляли доносить на своих товарищей (по этим доносам производились аресты в Петербурге после апрельских демонстраций 1913 г.), то, писал он, «как мне Белецкий ни доказывал необходимость этого, я не мог с ним согласиться». И Джунковский издал приказ, запрещающий вербовать осведомителей из числа учащихся; однако выяснилось, что не все приняли его к исполнению. По мнению Джунковского, «это было не без участия Белецкого. Я решил прибегнуть к крайней мере — виновные в неисполнении моего распоряжения были отчислены от своих должностей без всяких объяснений».
Джунковский утверждает также, что избавил от полицейских осведомителей армию. Особенно его огорчала причастность к агентуре командного состава, причем некоторые офицеры требовали, чтобы секретные агенты распространяли листовки и провоцировали волнения, дабы оправдывать аресты предполагаемых смутьянов. Военный министр В.А. Сухомлинов, по всей видимости, относился благосклонно к этим «ужасам», тем не менее Джунковский издал еще один приказ, запрещающий подобную деятельность, хотя и сомневался, что его станут выполнять.
По свидетельству Джунковского, тотчас по вступлении в новую должность он ввел и другие изменения: положил конец полицейскому произволу в отношении пассажиров на железных дорогах; разрешил перлюстрировать письма только тех лиц, кто реально нарушал интересы законности и порядка; смягчил существовавший порядок ссылки — он вообще был против ссылки, ибо считал, что она только укрепляет оппозицию. Пользуясь данной ему властью, вспоминал Джунковский, он нередко сокращал срок ссылки, рекомендованный Особым совещанием, «никогда не отказывал в просьбах об отправлении в место ссылки на собственный счет взамен этапа (который был связан с немалыми лишениями), а также почти никогда не отказывал в замене высылки выездом за границу, не видя в этом никакой опасности для государства».
Спустя два месяца после своего назначения — с 26 июня по 3 июля — Джунковский провел в Москве совещание чинов полиции, имевшее целью укрепить законность их действий; а еще через неделю он распорядился упразднить все охранные отделения, за исключением основных (они сохранились в Санкт-Петербурге, Москве и Варшаве, а в некоторых отдаленных губерниях их статус был понижен до розыскных отделений). Осенью того же года неутомимый Джунковский провел инспекцию своей необъятной полицейской империи, форпостом которой было Заграничное отделение в Париже, работавшее в условиях глубокой конспирации и возглавлявшееся тогда А.А. Красильниковым. Как не преминул отметить Джунковский, он «легализировал, или оформил, положение» Красильникова в Париже как официального представителя Министерства внутренних дел, приехавшего знакомиться с опытом своих французских коллег-криминалистов.
Устроив Белецкому место в Сенате, Джунковский в январе 1914 г. добился назначения новым директором Департамента полиции А.В. Брюна де Сент-Иштолита, француза по происхождению, бывшего присяжного поверенного. А через полгода новое, хотя и временное обстоятельство, обусловившее спад подрывной деятельности и волнений, — начало войны с Германией — побудило Брюна составить документ (секретный циркуляр от 2 сентября 1914 г.), в котором он прозорливо предсказал развитие политической ситуации.
Революционеры, писал Брюн, пока выжидают, не желая обычными выступлениями против правительства навлечь на себя гнев основной части населения, сплотившегося вокруг царя в патриотическом порыве. Однако их далеко идущие планы, продолжал он, остались прежними: помочь кадетам занять важнейшие посты в правительстве, поскольку либералы наверняка расширят политические свободы — «слова, союзов, собраний и т. д.» — и тем самым позволят революционерам беспрепятственно вести «социалистическую пропаганду и агитацию».
Далее в секретном циркуляре говорилось. Раньше либералы уже помогли революционерам своим деятельным участием в возрождении рабочих организаций, которые ввиду недавнего притока на заводы и фабрики «зеленых работников» из деревни и женщин склонились на сторону радикалов. Когда настанет подходящий момент, революционеры воспользуются этой поддержкой рабочих масс, чтобы устранить со своего пути и самодержавие, и либералов, захватить власть и насадить социализм. Между тем агенты охранки должны были помочь не допустить такого развития событий, предоставляя исчерпывающие сведения о влиятельных в данное время силах оппозиции, а именно о кадетах — партии «народной свободы», за которой стояли крупные предприниматели.
6 сентября, незадолго до того как из-под его пера вышел этот дальновидный общий анализ состояния оппозиционных сил, Брюн издал распоряжение, отражавшее его обеспокоенность более узкой и насущной проблемой: в отношениях между фракциями революционной РСДРП, особенно между большевиками и меньшевиками, появились признаки примирения. Он приказал внутренней агентуре в этой партии всеми доступными средствами мешать ее воссоединению — в свое время Белецкий дал точно такое же задание Малиновскому.
Правда, большевик Малиновский, прославившийся своим красноречием на партийных заседаниях и в Государственной думе, уже не числился агентом полиции и не получил сентябрьского распоряжения Брюна, поскольку еще 4 мая он внезапно сложил с себя депутатские полномочия и уехал за границу. По сей день можно только предполагать, чем был вызван столь неожиданный поступок.
Если верить рассказу Джунковского, в котором он предстает в самом выгодном свете и который противоречит версии Белецкого, за все время сотрудничества Малиновского с охранкой Белецкий ни разу не докладывал об этом Джунковскому и не советовался с ним, будучи уверен, что тот не потерпит беззакония и политических махинаций. А потому, утверждает Джунковский, он пребывал в полном неведении до апреля 1914 г., когда в унаследованном от предшественника обширном архиве Брюн обнаружил дело Малиновского. По словам Джунковского, он был возмущен тем, что член Думы является агентом охранки, и будто бы тотчас приказал Малиновскому подать прошение об отставке председателю Думы М.В. Родзянко и покинуть пределы России, назначив ему, однако, пенсию в размере 6 тыс. руб., что равнялось его последнему полицейскому жалованью. Как сообщает Родзянко, о причине отъезда Малиновского он узнал всего несколько дней спустя от Джунковского, который просил его не предавать дело огласке. Джунковский рассказал, что Малиновский был секретным агентом,