как он ухитрился туда добраться, ибо проделано это было не совсем честным путем.
И вот за последним домом на Последней улице он отыскал в дальнем конце сада упомянутый колодец и повис на руках, держась за его край; и, пока Помбо висел, в голове его мелькало множество мыслей, и среди прочих чаще всего возвращалась та, что боги, возможно, просто посмеялись над ним устами своего пророка – главного идолопоклонника. Мысль эта столь настойчиво возникала в его мозгу, что голова у Помбо разболелась так же сильно, как и запястья… и тут Помбо нащупал ногой ступеньку.
И он стал спускаться. Разумеется, там мерцал и голубой сумеречный свет, в котором вращается Мир, и горели далекие бледные звезды, и, пока Помбо спускался, он не видел ничего, кроме этой странной сумеречной пустыни, в глубинах которой сияли мириады звезд и проносились хвостатые кометы – одни стремились прочь, а другие, напротив, возвращались домой. Затем Помбо разглядел огни на мосту в Никуда; на лицо его упал дрожащий свет из окон гостиной Одинокого Дома, и он услышал, как голоса произносят слова, и голоса эти были вовсе не человеческими, так что если бы не крайняя нужда, то он бы, конечно, с воплями помчался прочь. Уже на полпути между этими голосами и Махаррионом, встающим над краем Мира в окружении множества сияющих радуг, Помбо увидел причудливую серую тварь, которая не была похожа ни на кота, ни на птицу. Тут Помбо замешкался, охваченный страхом, однако, услышав, что голоса в Одиноком Доме становятся громче, он крадучись сделал несколько шагов вниз по лестнице, а затем припустился бежать во весь дух по ступеням, ведущим мимо твари. Но тварь пристально следила, как Махаррион выдувает вверх крупные пузыри, каждый из которых означал приход весны в каком-то неведомом созвездии и звал ласточек вернуться домой в свои невероятные поля, и поэтому она даже не повернулась, чтобы посмотреть на Помбо и на то, как он упал в Линлунларну – в реку, берущую свое начало за краем Мира, в ту золотистую пыльцу, что придает этому потоку волшебное благоухание и уносится с ним прочь от Мира, чтобы служить отрадой звездам.
Именно там перед глазами Помбо возник маленький бог с дурной репутацией, который плюет на этику других богов и откликается на молитвы, к каким не прислушиваются уважаемые боги, но то ли самый вид его подстегнул рвение Помбо, то ли нужда его была столь невыносимо тяжела, что повлекла его дальше по ступеням со все возрастающей скоростью, а может быть, – и это всего вероятнее, – слишком уж стремительно промчался он мимо твари (мне это неизвестно, да и для Помбо не имеет никакого значения); что бы ни послужило тому причиной, но Помбо не сумел остановиться и молитвенно припасть к стопам Датха, как задумывал. Вместо этого он, скользя ладонями по гладким голым скалам, пронесся мимо него вниз по сужающимся ступеням, и так мчался он до тех пор, пока не сорвался с края Мира точно так же, как нам снится падение, если наше сердце вдруг сбивается с ритма. Тогда мы вздрагиваем от страха и просыпаемся, но для Помбо никакого пробуждения уже не было, ибо он продолжал падать навстречу равнодушным звездам, и судьба его была такой же, как та, что постигла Слита.
Добыча из Бомбашарны
Жарковато стало Шарду, пиратскому капитану, во всех знакомых ему морях. Порты Испании были для него закрыты; в Сан-Доминго его знали как облупленного; в Сиракузах прохожие перемигивались, едва его завидев; короли Обеих Сицилий, поговорив о нем, не улыбались еще с час; за голову его назначили огромную награду в каждом столичном городе, да еще и портреты прилагались для опознания – все как один нелестные. Вот почему капитан Шард решил, что пришло время открыть команде свой секрет.
Однажды ночью, отчалив от Тенерифе, он созвал всех своих людей. Он великодушно признал, что в прошлом случалось кое-чего такое, что может потребовать объяснений: короны, отосланные принцами Арагона своим племянникам, королям двух Америк, со всей определенностью так и не доехали до Их Священных Величеств. Люди того гляди спросят, что же стряслось с глазами капитана Стоббада? Кто жег города на патагонском побережье? С какой стати такому кораблю, как у них, возить в трюмах жемчуг? Почему столько крови на палубах и зачем столько пушек? И куда же подевались «Нэнси», «Воробей» и «Прекрасная Маргарет»? Вот какие вопросы, втолковывал Шард, могут быть заданы любопытными надоедами, и, если адвокат защиты окажется неумен и незнаком с обычаями моря, команда того гляди окажется втянута в докучную судебную казуистику. Тут Кровавый Билл, как фамильярно прозвали мистера Гэгга, одного из членов команды, поднял глаза к небесам и промолвил, что ночь выдалась больно ветреная и попахивает виселицей. Кое-кто из присутствующих задумчиво потирал шею, пока капитан Шард излагал свой план. Он заявил, что пришло время покинуть «Стреляного воробья», а то он слишком уж примелькался флотам четырех королевств, а пятый как раз знакомится с ним поближе, да и остальные что-то заподозрили. (Сколь многие патрульные корабли уже высматривают его развеселый черный флаг с аккуратно нарисованными желтой краской скрещенными костями и черепом, не догадывался даже сам капитан Шард.) Так вот, есть один махонький архипелаг по ту сторону от Саргассова моря, рассказывал Шард; там около тридцати островов – самых обыкновенных, голых и каменистых островов, и один из них – плавучий. Капитан Шард приметил этот островок много лет назад, и высадился на него, и, не сказавшись ни единой живой душе, потихоньку поставил его на якорь, закрепив тем самым на дне, в месте, где глубина была как раз подходящей, и пронес свой секрет сквозь жизнь, намереваясь жениться, остепениться и поселиться там, если однажды не сможет больше добывать хлеб на море привычным способом. Когда Шард впервые увидел островок, тот медленно дрейфовал себе под ветром, что дул в кронах деревьев; но если цепь не проржавела, то остров наверняка никуда не делся; надо будет приладить к нему кормило и прорыть подземные каюты; а ночами пираты станут поднимать паруса на стволах деревьев и поплывут куда захотят.
И все пираты возликовали – всем им хотелось снова ступить на твердую землю где-нибудь там, где подоспевший палач не вздернет их тотчас же в воздух; и, при всей их храбрости, куда как неприятно им было видеть в ночи, что столько огней движутся в их направлении. И даже сейчас!.. Спасибо, преследователи свернули в сторону и