Великий Роан славился своими справедливыми законами и, что особенно важно, неукоснительным их исполнением. И сами роанские граждане, и чужестранцы могли быть уверены в том, что с ними не поступят так, как в любой другой стране мира, где воля повелителя была превыше всего и попавший в немилость не мог рассчитывать на снисхождение. В девяноста девяти случаях из ста Крыс-и-Мыш признавали такую политику единственно верной. Но сейчас как раз пришел черед того самого, сотого, исключительного случая, когда законы Великого Роана работали против них.
Ни один стражник, ни один воин не арестовал бы бангалорское судно без соответствующих документов. Добывание же необходимых бумаг заняло бы столько времени, что бангалорцы успели бы сбежать. Да и оснований для того, чтобы их задерживать, у Крыс-и-Мыша, откровенно говоря, не было. То есть они-то были уверены в том, что именно эти люди причастны к загадочному похищению, к смерти десяти рыцарей, к страшной гибели Джоя ан-Ноэллина и его команды, но уверенность к делу не подошьешь, как любил говаривать Сивард.
И даже если на свой страх и риск они захватят бангалорцев, то останутся ни с чем, ибо на них не написано, что они знакомы с предыдущим посланцем, нанимавшим Джоя. Единственный свидетель — трактирный слуга — ничего не сможет подтвердить или опровергнуть. Что же касается словоохотливого повара, то было совершенно очевидно, что свои показания он давал в частном порядке и ни за что их не повторит во второй раз. Да и успеет ли?
Эта мысль возникла у друзей, когда они услышали короткий сдавленный крик в той стороне, где располагался бангалорский корабль, а спустя несколько томительно долгих минут — глухой всплеск от падения в воду чьего-то тяжелого тела.
— Интересно, — прошептал Коротышка. — Кто им теперь будет готовить?
Времени на принятие официального решения у Крыс-и-Мыша уже не было. Но их одноглазый начальник любил повторять, что то, чего нельзя решить официально, легко разрешимо в частном порядке.
— Не стесняйтесь быть простыми бродягами, игроками и кутилами, — поучал он своих подчиненных. — Не бойтесь, если вас ни с того ни с сего примут за контрабандистов или разбойников, или вольных стрелков. Это не беда — вы всегда с легкостью сможете доказать обратное и убедить стражу, что находитесь на службе. А вот пользы от такой путаницы очень много.
Незримая тень одноглазого явно витала сейчас где-то поблизости, ибо Крыс-и-Мыш приняли решение.
— Как ты думаешь, Ньоль-ньоль, нам удастся проникнуть незамеченными на борт этого судна?
— Конечно. Этот жалкий кадазан — крепкая посудина и может многое вынести, но по части всяких хитростей и сложностей — абсолютное ничто. Я его вскрою как орешек. А что вы задумали?
— Поскольку у нас нет официальных оснований арестовать этот корабль, то создадим их. Залезем в трюм, а когда корабль станет подниматься вверх по Алою к морю Джая — вылезем и объявим, что нас похитили или еще что-нибудь в этом роде. Коротышка, ты лучше нас знаешь, когда будет первая таможня?
— Очень скоро — через двенадцать часов после выхода из Роанского порта.
Он обнял их своими огромными лапищами и сказал:
— Знаете, ребята, хоть вы и работаете на одноглазого, мы с вами станем друзьями.
Для такого специалиста, как Коротышка, пробраться на плохо охраняемый кадазан было делом нескольких минут. Правда, потом бангалорский капитан недосчитается двух матросов. А матросы будут долго удивляться тому, что очнулись в полдень на портовой площади, а не на корабле, и головы у них раскалываются от невыносимой боли, но это уже неизбежные издержки, как сказал бы Сивард с наидобродушнейшей улыбкой из своего неисчерпаемого арсенала.
Трое мужчин проскользнули сперва на палубу, а затем в трюм бангалорского корабля, благословляя тьму и удачу. В трюме они забились в самый дальний угол, протиснувшись в щель между выгнутым бортом и бочонками, и замерли. У них над головами раздавались шаги, скрипели доски, были слышны приглушенные голоса. Коротышка Ньоль-ньоль внезапно напрягся и тронул за плечо стоявшего рядом Крыса.
— Послушай!
— Что? — прошептал Крыс.
— Кажется, на борт поднимаются пассажиры.
И впрямь, наверху послышалось оживление: забегали матросы, капитан принялся хриплым голосом отдавать команды. Заскрипел ворот, а затем загрохотала якорная цепь. Корабль сильно качнуло, и спутники почувствовали, что судно начало двигаться.
— Ну вот, — удовлетворенно прошептал Коротышка. — Мы на борту, бангалорцы на борту. Теперь осталось только продержаться до рассвета.
— А почему бы и нет? Даже если сюда кто-то зайдет за водой или вином, то обнаружить нас не сможет.
— Вот и молись, чтобы не смог, — прошипел Мыш. Они постарались принять самое удобное положение, которое только было доступно, и расслабились, сладко задремав. Перед тем как смежить усталые веки, Крыс удовлетворенно произнес:
— Какие же мы молодцы, что не избежали искушения и плотно поужинали в «Жизнерадостном пирожке». Совершать безумства на голодный желудок практически невозможно.
— Согласен, — кивнул Коротышка.
Проснулись они на рассвете — от холода, боли в затекших членах и топота сапог над головами.
— Сколько там, наверху, может быть людей? — спросил Мыш, едва к нему вернулась способность двигать челюстями.
— Обычно кадазан управляется командой человек в пятьдесят.
— И еще пассажиры. Многовато, — заметил Мыш.
— Знаете, — протянул Крыс, — при свете дня мне наша вчерашняя затея кажется менее удачной.
— Что ж теперь делать? — широко улыбнулся Коротышка. — Только продолжать в том же духе.
— Оно-то, конечно, так, но вставать лень. Я по утрам очень тяжело просыпаюсь.
— А ты хорошо понимаешь по-бангалорски? — спросил Коротышка. — У меня, например, с разговорной речью не очень-то. Они как защелкают, как затарахтят, так у меня словно мозги вышибает.
— Ничего, не волнуйся, — шепнул Крыс. — Я хорошо понимаю, а Мыш еще лучше. Он даже диссертацию защитил в университете по бангалорской самобытной культуре, так что он у нас вообще специалист.
— Ух ты! — искренне восхитился Ньоль-ньоль. — Я ученых людей уважаю. Самому вот не пришлось учиться, но умников люблю.
— Не пришлось ему учиться, — хмыкнул Мыш. — А кто знаком с древними знаниями токе? Интересно! Если бы все такими неучами были, мир бы уже стал похож на обитель Бога.
— Это ты преувеличиваешь, — отмахнулся явно польщенный Коротышка. — А что, скажи, ты сейчас думаешь по поводу бангалорской культуры?
Мыш охнул, когда резкий крен корабля заставил его вжаться спиной в ребристый борт, и отпустил несколько фраз по поводу предмета своего когдатошнего исследования. В переводе выходило, что бангалорская культура резко утратила для него свою привлекательность и годилась только для извращенного употребления грязными людьми в нетрезвом состояний.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});