В этот момент перед глазами Теобальда пронеслась картина сражения. Он явственно увидел, как сражается рыцарь в багряно-черных доспехах и серебряных латных рукавицах, как ловко орудует изогнутым мечом с зазубренным лезвием, как… Вот оно!
Щит Бодуэна отлетает назад и касается головы Кайрена Алуинского, именно касается, но поскольку само движение заняло десятую долю секунды, то невозможно было заметить и оценить, насколько сильным оказался удар. И когда багряно-черный рухнул под копыта коней, никому в голову не пришло сомневаться в том, что он оглушен. Но ведь все полагали, что это подлинный Кайрен и что он страстно жаждет победы — поэтому никто не заподозрил здесь намеренного падения.
И совершенно отчетливо вспомнил Теобальд беспомощно раскрытую ладонь Кайрена.
Совершенно пустую ладонь.
И императора, трущего глаз, в который попала соринка.
— Я видел, как это было, — сказал граф Ойротский.
— Наверное, я тоже, — заметил князь Даджарра. — Но кто же знал?
— Йетты должны быть далеко, — вздохнул шут. — У них целый день в запасе. Думаю, что лже-Кайрен намеренно проиграл, чтобы выбыть из соревнования и чтобы на его отсутствие никто не обратил внимания.
— Я уже приказал на всякий случай перекрыть порты, но на самом деле ты прав. И шансов у нас практически нет.
— Даже если это наши старые знакомцы, даже если это те самые йетты, которые убили Джоя ан-Ноэллина, — дальше данного факта мы так и не сдвинулись.
— Я бы объявил войну Бангалору, — свирепо сказал одноглазый. — И научил бы их почтению и дружелюбию в отношениях с империей.
— Мы не имеем права подвергать жизни невинных людей опасности, — терпеливо пояснил Аластер. — И ты это знаешь.
— Добыть бы мне хоть одного живого свидетеля, — мечтательно молвил Сивард. — Я бы из него вытряс признание — не подвергая его жизнь опасности, естественно. А в строгом соответствии с духом человеколюбия и справедливости, которым буквально пропах весь Великий Роан. До невозможности пропах, сказал бы я. Потому что нашего государя убивают, а мы, видите ли, не имеем права! И я даже знаю, почему: потому что все семь веков нашей трудной истории мы строили светлую, справедливую, достойную жизнь и теперь стали ее заложниками. Да мне вот где ваша справедливость, если я защищаться не могу! — И он провел ребром ладони по горлу.
В этот момент мокрые, взъерошенные, окровавленные Крыс-и-Мыш в каких-то грязных лохмотьях ворвались во дворец, заставив невозмутимых обычно слуг немного растеряться и спасовать перед их натиском, а следом за ними гвардейцы волокли упирающегося, связанного человека.
— Интересно, — сказал Аббон. — Кто так поработал над его лицом?
Митхан прилетел на рассвете.
Он долго кружился над верхушками башен и громко клекотал, но наконец выдохся и опустился на крышу дворца, где и позволил себя поймать. Он был очень голоден и прекрасно знал, что хозяин первым делом покормит его. Не то чтобы хозяин был столь добросердечен, но иначе он рисковал остаться без существенного куска собственной плоти.
Получив заслуженный обед, птица принялась свирепо с ним расправляться, а ее хозяин отвязал от когтистой мощной лапы крохотный кожаный футляр, в который было вложено письмо.
Человек в серебряной маске едва дышал, ходить ему было все труднее, но разум его — по-прежнему ясный и глубокий — работал как никогда. Брату Анаконде пришлось самому раскрыть футляр, достать из него письмо и поднести к глазам Верховного магистра. Того руки уже не слушались. Но, пробежав глазами несколько кратких строк, он пришел в возбужденное, радостное состояние.
— Свершилось! — сказал Эрлтон торжественно. — Свершилось! Дети мои, он мертв. А я дожил до этого дня и теперь буду жить всегда. Приготовьте все, что требуется для воссоединения с новым телом. Мы займемся этим сегодня же ночью.
А теперь можешь идти, — обратился он к брату Анаконде. — Мне нужно отдохнуть. Я заработал этот отдых.
Магистр вышел, забрав с собой и остальных.
Однако человек в серебряной маске был бы недооценен, если бы на самом деле ждал всего только одного сообщения и только одного митхана. Такие сведения должны быть подтверждены сторонними наблюдателями, находящимися прямо на месте событий. Теперь Эрлтон ждал вестей от своих соглядатаев в Великом Роане. Они должны были подробно изложить ему официальную версию смерти императора, передать все сплетни и слухи, а в том случае, если власти не захотят сразу оповещать народ о столь страшной потере, описать происходящее. Ведь сразу после завершения турнира большинство иностранных государей наконец покидало гостеприимную империю, и государь должен был присутствовать при официальной церемонии проводов. Из этой ловушки не выбраться ни Сиварду, ни Аббону Сгорбленному, ни даже придворному магу.
Эрлтон отдавал себе отчет в том, что его теперешняя слабость сказывается не только на самочувствии, но и на том, что он наверняка не посвящен в какие-то тайны. У него не хватало сил заглянуть далеко в настоящее, постичь скрытый смысл многих событий, но он надеялся, что, воссоединившись с новым телом, обретет давно утраченные способности и сможет выяснить абсолютно все, что имеет хоть какое-то значение.
Пока же он был вынужден действовать, прибегая к помощи людей, и это угнетало его. Людям свойственно совершать ошибки, они всегда были такими — оттого ими так легко управлять и оттого от них невозможно требовать предельной точности исполнения приказов. Если хочешь сделать что-то хорошо — делай это сам.
До воссоединения с телом осталось не больше десяти часов. Но былое могущество вернется не сразу; сперва Эрлтон должен будет привыкнуть к себе и только потом, осторожно, чтобы ничего не разрушить, станет набирать все больше и больше сил.
Но это не значит, что на ближайшее время он отказывается от своих планов. Напротив, чем дольше в империи будут царить хаос и безвластие, чем дольше ее граждане проживут без сильного владыки, тем сильнее захотят они возврата прежних времен. И тогда предложение Эрлтона будет принято ими с огромной радостью.
Человек в серебряной маске был уверен, что все, кто сейчас окружает трон, начнут драться между собой за власть над еще не остывшим телом Ортона Агилольфинга.
Через десять часов он, Эрлтон, станет уже другим.
А следующим вечером — если все пойдет так, как было задумано, — прилетит следующий митхан с донесением из Великого Роана.
Расставшись со словоохотливым поваром, Коротышка и Крыс-и-Мыш глубоко задумались. Положение у них было сложное и весьма запутанное.
Великий Роан славился своими справедливыми законами и, что особенно важно, неукоснительным их исполнением. И сами роанские граждане, и чужестранцы могли быть уверены в том, что с ними не поступят так, как в любой другой стране мира, где воля повелителя была превыше всего и попавший в немилость не мог рассчитывать на снисхождение. В девяноста девяти случаях из ста Крыс-и-Мыш признавали такую политику единственно верной. Но сейчас как раз пришел черед того самого, сотого, исключительного случая, когда законы Великого Роана работали против них.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});