— Я все же вас не понимаю, дядюшка! — наморщил лоб Альберт. — На кой черт нам нужен сейчас епископ? Войско его разбито, да и, кроме того, он утверждает, что я женщина, к тому же еще и ведьма!
— С монахами это бывает, — серьезно произнес фон Альтенбрюкке. — От долгого воздержания…
Рыцари заржали и долго держались за животики от хохота, хотя причина для смеха была пустячная. Когда смех иссяк, граф де Легран дю Буа Друа, единственный, кто все это время не смеялся, мрачно сказал:
— Пока мы тут веселимся, мой благородный кузен уже мог обложить мой замок…
Помрачнели бароны, чьи владения находились поблизости от графских; среди них и фон Альтенбрюкке.
— К черту всех монахов! — воскликнул он. — Я предлагаю: маркграфом пусть станет Ульрих де Шато-д’Ор. Пусть он ведет нас под Визенфурт и в открытом бою разобьет маркграфа. Клянусь честью, мы их одолеем!
— Верно! — вскричал Гуммельсбах. — Да здравствует Шато-д’Ор!
— Согласно старинному обычаю, — заскрипел дотошный фон Адлерсберг, — в тех случаях, когда маркграф избирался, а не назначался королем, его избирали из числа графов марки…
— Не было такого! — запальчиво выкрикнул граф де Пелотон. — Не было! Графства вообще в марку не входили, просто марка была ближе к границе!
— А откуда тогда взялся вассалитет графов? — прокричал де Легран дю Буа Друа.
— А кто первый подписал вассалитетный договор с маркграфами? — ехидно поинтересовался Альберт, твердо зная, что последним его подписал не он.
— Он взялся от старинных обычаев, — прокряхтел фон Адлерсберг, — только оттуда!
— Да бросьте вы! — примирительно сказал граф де ла Фражор. — Просто маркграфы расколотили нас всех поодиночке и навязали вассалитет! Почему мы все здесь? Да потому, что нам надоел вассалитет! Нечего ссылаться на какие-то обычаи! Поделить марку на шесть графств — и вся недолга!
«Так! — отметил про себя Ульрих, явно недовольный этими дебатами. — Уже делят шкуру неубитого медведя! Глядишь, захотят поделить и герцогство…»
— Мессиры! — сказал Ульрих, покрывая своим мужественным басом галдеж и ругань. — По-моему, вопрос о том, кому быть маркграфом, поставлен слишком рано! Пока надо решить, кто будет командовать объединенным войском. Если войско поведут все шестьдесят командиров, то можно сразу считать войну проигранной. Если кто-то из вас против моей персоны в качестве командующего — предлагайте кого-то другого!
— Зачем другого! Тебя! Вас, мессир! Ура Шато-д’Ору! — зашумели рыцари.
Под этот галдеж Марко буквально вытолкнул на середину залы перепачканного пеплом и землей, в разорванных одеждах с пятнами крови епископа, ростом едва доходившего Марко до плеча; вид у него был жалкий и потерянный. С этакой вершины — да на самое дно жизни.
— Мы рады вас приветствовать, ваше преосвященство, — церемонно сказал Ульрих, кланяясь епископу. — Как видите, здесь собралось почти все рыцарство марки, точнее, его лучшая часть… Вчера вы изволили вести себя несколько странно, внезапно, без объявления войны и предъявления каких-либо претензий, атаковав наш замок. В результате этого пред Господом уже предстало около тысячи христианских душ. И эта странность в вашем поведении, ваше преосвященство, согласитесь, заставляет меня задать вопрос: чем графство Шато-д’Ор провинилось перед епархией?
— Я уже говорил это вчера, — прогнусавил епископ. — Если у вас осталась хоть капля христианской совести, вы должны хотя бы проверить то, что я говорил вчера. Я требую, чтобы Альберт де Шато-д’Ор показал свое мужское естество… Только после этого я буду готов отвечать на любые вопросы!
— Д-да! — давясь от смеха, произнес Ульрих. — Первый раз слышу, чтобы кто-либо серьезно требовал этакого публичного освидетельствования.
— И тем не менее, — вспылил Альберт, — сей наглый клеветник хочет меня унизить! Он требует, чтобы я публично снял штаны!
— Ну и что? — спокойно сказал Ульрих. — Показал бы его преосвященству то, что он просит! Здесь все мужчины, а у тебя не убудет!
— Пусть снимет! — завопил епископ, обрадовавшись неожиданной поддержке. — И пусть сюда приведут девку, которая скрывается под именем оруженосца Андреаса!
— Его уже нет вторые сутки, — сказал Альберт, опуская глаза и явно волнуясь. — Он потерялся…
— Я все понял! — воскликнул Франческо, стоявший за спиной Ульриха. — Епископ — колдун!
— Что-о-о?! — взревели рыцари, вскакивая с мест. — Как — колдун?!
— В ту ночь, когда потерялась… когда потерялся Андреас… Мы переплывали реку, удирая от монахов, — запинаясь от волнения, проговорил Франческо. — Мы разделись и голые поплыли… Клянусь Святой Девой, Андреас был юношей! Не стала бы девка раздеваться при мне догола!
— Смотря какая девка… — съехидничал кто-то, но на него тут же цыкнули.
— Он был мужчина, я готов поклясться! Когда мы плыли, он сказал, что боится русалок… А я брызнул в него водой и сказал: «Чтоб тебе бабой из воды вылезти!» Ну, он и стал бабой!
— Так это, выходит, ты колдун?! — Ульрих даже выпучил глаза.
— Да нет же! Как бы епископ мог об этом знать? Наверняка он нарочно чего-нибудь набормотал там, на берегу!
— Ложь! — взвизгнул епископ. — Это ерунда и чушь собачья! Мой человек, который сейчас еще жив после пыток нечестивца Корнуайе, сам видел все! Позовите Корнуайе, он подтвердит это под присягой, пусть поцелует крест и скажет, что это правда!
— Корнуайе убит, — сказал Ульрих, — все палачи тоже погибли… Госпожа Клеменция… может, она что-нибудь знает?
— Это нечестивица! — прошипел епископ. — Неужели вы доверитесь слову женщины, которая сама столь развратна, что выдавала за сына свою беспутную дочь!
— Беспутную?! — Эти слова возмутили даже Ульриха. — Полегче, ваше преосвященство!
— Беспутную шлюху! — повторил епископ. — Она любовница фон Вальдбурга!
— Вот это да! — заржал Вальдбург. — Это, выходит, моя любовница чуть не снесла мне полчерепа! Здесь, — он показал на повязку, которой была обмотана его голова, — все доказательства мужского достоинства мессира Альберта. Его меч только чудом не рассек мне голову. Хорошо, что дело обошлось только ухом! Я женюсь на сестре мессира Альберта — это правда, но никогда бы…
— Да я же говорю, колдун он! — перебивая всех, заорал Франческо. — И он наверняка уже заколдовал мессира Альберта, наверно, еще во время боя! Он же наверняка хотел действовать! Ну, ты у меня поплатишься!
— Стой! — вскричал Ульрих, опасаясь, что Франческо тут же зарубит епископа. Но Франческо схватил не меч, а ковш воды, стоявший на столе, и, плеснув его прямо в обрюзглое старушечье лицо епископа, рявкнул: