Там жизнь была единым целым, одно вытекало из другого и доставляло всем глубокое удовлетворение. Здесь жизнь была расколота. Ты не выращивал и не готовил еду, которую ел, и ты ел ее вместе с людьми, которые были тебе чужими. Там каждый фут земли, по которой ты ступал, был знаком тебе, а за окнами этого душного шумного ресторана мрачный Лондон был полон ловушек, в которые любой мог упасть без всякой надежды на спасение. Захария видел некоторые из них, когда проходил мимо — трущобы настолько ужасные, что выползающие из них создания вряд ли можно было назвать людьми.
— Что с тобой? — спросил Майкл с полным ртом.
Захария взял себя в руки. Он был здесь для того, чтобы сдерживать пылкий темперамент и острый язык Майкла и для того, чтобы тот не попал в беду, и пока Захария справлялся с этим. Было бы чрезвычайно глупо, если бы бдительность оставила его в эту последнюю ночь.
Дверь с грохотом открылась, чтобы впустить полдюжины шумных гуляк, офицеров в отпуске. Минуту они озирались по сторонам, потом увидели двоих, таких же, как и они, уплетающих мясо, и с радостными криками обрушились на них.
До первых утренних часов ночь проходила буйно, но без осложнений. У них было много денег, и развлечений в городе оказалось достаточно. Захария имел едва ли не железный желудок и бесконечный запас энергии; стоило силам на минуту покинуть его, они тут же восстанавливались с помощью галлона огненной жидкости. В перерывах между визитами в Сити, Хаймаркет, Воксхальский сад они дергали за ручки респектабельных дверей, орали, как кошки и играли в чехарду, перепрыгивая каменные столбы на тротуаре.
Это было их последней забавой, которая и привела к беде. Чехарда считалась привилегией уличных мальчишек, а не дворян, а ряд столбов находился недалеко от аллеи, ведущей в темноту, которая пугала Захарию. Он видел столбы, заметил аллею, и у него появилось дурное предчувствие еще до того, как показалась фигура Майкла, ведущего свою армию в атаку. Непонятный образом сообщение передалось трущобе за аллеей, потому что спустя пять минут орава молодых оборванцев возникла из темноты, и сражение началось.
Драка между привилегированной молодежью и оборванцами была обычным делом на лондонских улицах и не привлекала особого внимания, и эта могла бы закончиться синяками и разбитыми носами, если бы Майкл вдруг не вспомнил о «бычьем реве». Сбив с ног двух противников и освободившись, он подумал о том, что ее рев может сильно напугать врагов и привести в чувство подвыпивших сторонников. Он достал сокровище из кармана и накрутил струну на палец. Сначала мягкое жужжание, а потом дикий рев разносились все громче и громче, перекрывая крики дерущихся. Действие это произвело немедленное, но только совсем не то, какого ожидал Майкл. Никто из местных мальчишек никогда не видел и не слышал «бычьего рева». Для них это была просто небольшая вещица с закрученными струнами — инструмент для воспроизведения замечательного шума, и им сразу же захотелось добыть ее. Собравшись все вместе, они насели на Майкла.
Атака была настолько мощной, что Майкл не удержался и упал, а высокое оборванное пугало прыгнуло на него и вырвало «бычий рев» из рук Майкла. Как только пугало повернулось, свет факела упал на его лицо, дикое и темное, худое от голода и страдальчески напряженное, черные глаза горели яростью. Что-то в его лице заставило Захарию вспомнить: таким был он сам той ночью, когда карабкался на окно конюшни в Викаборо. И не только он. В этом лице он увидел всех бездомных бродяг, которые когда-либо жили на земле, всех тех, кому не было дано даже призрачного шанса. Мальчишка убежал, унося с собой по темной аллее «бычий рев»; а заодно и прихваченный по дороге кошелек Майкла.
Через секунду Майкл снова был на ногах и рванулся за ним, а Захария — за Майклом, те же, кто еще не был выведен из строя, с дикими криками мчались по пятам.
При первых же звуках «бычьего рева» сердце Захарии упало. Он не в силах был отказаться от своих суеверий, связанных с ней… Ветер, ветер и злые духи, приносимые ветром… Сейчас им нужна была Божья помощь, потому что они потеряли след и провалились в одну из тех темных канав, в которую человек может упасть, и его не найдут. Они спускались все глубже в темноту и сырость, и первый из вызванных демонов оказался перед Захарией. Это был его собственный демон, страх, который, вопреки ожиданиям, еще не был побежден, он кривлялся перед Захарией, присасывался к нему, как пиявка, истощая его силы и сознание. Повернись. Что с тобой? Ты сказал Майклу, чтобы он оставил в покое эту чертову погремушку. Что бы ни случилось, это не наша, а его вина. Идем обратно. Уйдем пока не поздно.
Все же он продолжал бежать, не упуская Майкла из виду, пытаясь догнать, — Майкла в его страшном бешенстве и темное пугало — этого парня, испуганное лицо которого так тронуло его. Он бежал с помутненным рассудком, в ужасе от темных аллей, по которым он пробегал, от мерзости под ногами, по которой он скользил и спотыкался, от этих ужасных существ преисподней, пронзительно визжавших на них из темного дверного проема.
Это ужасное место было не освещено, если не считать изредка мерцающего слабого света оплывших сальных свечей, торчащих в разбитых окнах, но взошла луна, и ее слабое сияние высветило две бегущие впереди него фигуры, которые он не должен был упускать из виду, чтобы они, и он вместе с ними, не исчезли навсегда. Захарии казалось, что они втроем были сейчас одни в этом мире, потому что они обогнали других, и те фигуры в дверном проеме казались не более, чем призраками. Он упал в кучу отбросов, поднялся и побежал дальше. И теперь страх покидал его, сгорая в огне, зажженном в нем ветром движения. Кровь снова согревала его члены, и разум был чист.
Все это закончилось удивительно и внезапно. Они достигли места, которое оказалось концом аллеи, перегороженной стеной с дверным проемом, и черный парень, который все же олицетворял всю мерзость мира, бросился к двери. Он ожидал, что она откроется, но кто-то, очевидно, запер ее с другой стороны. Он отскочил назад и снова бросился на нее, но все было бесполезно. Больше он ничего не мог сделать. Он был истощен, и ему не хватало сил, которые были у его преследователей, но он повернулся спиной к двери и смотрел на них, сжав кулаки. Он спрятал «бычий рев» и кошелек в карманы своих рваных штанов, хотя злобно осознавал, что в карманах у него дыры. Он прижался спиной к двери и скорее умер бы, чем уступил украденное по своей воле.
— Оставь его, Майкл! — кричал Захария. — Оставь его в покое, черт тебя побери!
Но характерный для Майкла демон дьявольской злобы овладел им и не отпускал его. Он оглянулся через плечо, и Захария увидел его лицо под рыжими волосами, горящее опьянением, ненавистью и бешенством, и тот взгляд убийцы, который, казалось, превращал его в чужого. Это было бесполезно. Он убил бы этого парня, если бы смог. Он бросился на него, но Захария опередил и оказался между ними, а темный парень бился сзади, между ним и дверью.