Читать интересную книгу Поездка в горы и обратно - Миколас Слуцкис

— Придется отменять концерты, снять бронь в гостинице! Что теперь будет?

— Костюмчик вам действительно нравится? Спасибо. Еле уговорила портниху поднять плечи. Не волнуйтесь, Аудроне. Он может появиться в любой момент.

— Кто? Еронимас?

— Наш гастролер. Уж эти мне летуны-гастролеры! Не привыкли еще к их странностям? А этот, как его…

— Игерман? Ральф Игерман? За Еронимаса я спокойна! Приползет, растранжирит все деньги и приползет. А костюмчик у вас изумительный! — Аудроне нелегко одновременно думать о нескольких вещах. Она живет настоящей минутой, едва успевая обороняться от нее. Заболел ребенок — беги, вызывай врача, выздоровел — заталкивай в детсад. Пропал Еронимас — в последнее время она жила со спившимся, выгнанным из всех театров актером Еронимасом С., — мотайся по забегаловкам, пока не обнаружишь его, оборванного, спустившего купленный ею костюм и ботинки.

— Будем ждать появления Игермана или какой-нибудь информации. Нету ли у него в Вильнюсе женщины? Может, прибыл инкогнито? Будьте начеку, Аудроне!

Лионгина презрительно дергает плечом. Предположение, что в исчезновении Игермана замешана женщина, почему-то неприятно ей. И вообще — надоела вся эта история. Впервые фамилию Игермана услышала она зимой, странным своим звучанием фамилия эта слегка задела сознание и пропала, словно смытая половодьем. Однако вскоре опять всплыло непривычное сочетание экзотического имени и фамилии, правда, не столько удивляя, сколько раздражая. Летели телеграмма за телеграммой. Чтецов, экс-звезд кино и театра развелось видимо-невидимо. Игерману отказали бы без церемоний, если бы не упорство Госконцерта, — кто-то наверху поддерживал его. Шли переговоры о гастролях известного скрипача, и Гастрольбюро не хотелось портить отношения с центром. Пусть приезжает осенью, когда отдохнувшая публика жадно кидается на каждую пестро раскрашенную приманку. Теперь концерты объявлены, а об Игермане ни слуху ни духу. Не соизволил, видите ли, сообщить, где сломал себе шею.

— И не дурите мне больше голову своим подопечным! — раздраженно бросает Лионгина.

— Моим… подопечным? — Аудроне обижена и удивлена.

— Да, будете им заниматься.

Дверь за Лионгиной Губертавичене закрывается. Перед глазами еще стоит испуганное личико инспектора. Разве для того предложила я ей работу в бюро, чтобы иметь, на ком срывать злость? — упрекает себя Лионгина. Знает, что это не так, но почему вытащила Аудроне из захудалого фотоателье, трудно сказать. Было много причин — в том числе и небескорыстных, — однако убедительной ни одной. Продолжала еще дорожить всем, что касалось Алоизаса, его усилий взобраться на высоту, которую некогда наметила Гертруда и куда позже подталкивала его своим угождением и жертвами она сама?

Лионгина не любила каяться. Аудроне еще не успела привести в порядок мысли, как двери кабинета распахиваются.

— Да, чуть не забыла. Поставьте цветочек в воду. На что он будет похож?

Со скрипом выдвигается ящик, блестит вскрытая пачка сигарет «Таллин». Чертовщина, всего три штуки осталось. Что на сегодня? Финансовые документы. Брр, не люблю. История с шефским концертом… Выяснить с шубкой. Этот пункт повестки дня, как очень важный, обвела красным. Что еще? Ральф Игерман. Прекрасно, в долгу не останемся. Когда наконец объявится, купит за свой счет обратный билет. Эмиль Гилельс приехал вовремя. И Татьяна Николаева тоже минута в минуту. Даже Сан-Францисский симфонический, помнится, не опоздал. Со всеми своими трубами и литаврами. А какой-то чтец Игерман… Все, Лина?

Зазвонил телефон, она хватает трубку.

— А, Вильгельмина! Привет, привет, Алоизас благодарит за языки! — На самом деле языков он еще и не нюхал, но ничего страшного, что поворкует от его имени. — Откуда говорите, Вильгельмина, из дому? Бригита под боком? — Как медом мажешь, помянув дочку. — Здравствуй, девочка, ты — молодец! Это я, тетя Лионгина. Очень приятно, что у тебя все в порядке, очень приятно. Твоя скрипочка, я уверена, очарует весь мир. Ну Европу, если испугалась всего мира. Приезжает прекрасное меццо — шведка Эриксон. Оставлю тебе местечко в пятом ряду. Может, два, если есть спутник? Скрипочка, говоришь? Правильно, девочка, она не обманет, пока будешь прижимать к подбородку. Прижимай крепче! Теперь дай мамочку, чао, милая! — Она чмокает губами, имитируя поцелуй, и неожиданно думает: боже, какие чистые, ароматные цветы вырастают на нашем свинском навозе!

— Хвалите? Как бы не перехвалили! — Вильгельмина такая теперь мягкая, что готова положить к ногам собеседницы блага всего мира. — Вы только выбежали вчера, как мне в голову ударило: не сказала, что получаем бананы. Потому и тревожу с самого утра. Сколько вам оставить, Лионгина?

— Бананы? — Лионгина вовсе не жаждет бананов. — Оставьте кило три. У нас гостья. Съедим как-нибудь.

— Больше ничего?

— Ничего, разве что…

— Говорите, Лионгина, не стесняйтесь. Вы же знаете. Бригиточка… Я…

В голосе Вильгельмины дрожат отзвуки единственной слезы, и Лионгине неловко сразу выкладывать о лисьей шубке. С самого начала, едва она услыхала пыхтенье Вильгельмины, в голове пронеслось: вот он — кончик ниточки!

— Ваша доченька — прелесть, — снова ласкает Лионгина ухо матери и по-деловому осведомляется: — Нет ли у вас случайно знакомств в Доме моделей, Вильгельмина?

— Заглядывает к нам главный инженер обувной фабрики «Аулас». Селедку ему устраиваю. Не подойдет?

— Уже кое-что, но…

— Еще знаю одного гинеколога. Приходит за угрями и чешским пивом. Все знаменитые женщины — его клиентки. Не сомневаюсь, что и директор Дома моделей тоже.

— Неплохо, неплохо.

— Знакомств хватает, милая Лионгина. Если не заставите прыгать через слишком высокий забор, может, и перелезу.

— Высокий, Вильгельмина! Правда, карабкаться придется другим — не вам. Ваша роль ограничивается информацией.

— Чем, чем?

— Нужно только разузнать кое-что.

— Лопну от любопытства!

— Ничего особенного, разочаруетесь, когда узнаете. — Напряженный голос может выдать, и Лионгина умолкает, обмахиваясь ладонью. — Дело вот в чем. На днях в Доме моделей демонстрировали образцы продукции, в том числе — шубку из обрезков чернобурки. По секрету сказали, что она из цельных шкурок, не из обрезков, как заявили модельеры. В этом случае ее цена — триста с лишком — просто смех!

— Красивая?

— Ох!

— Хотите для себя?

Лионгина смешалась. Не обдумала все до конца. Впрочем, Вильгельмина мне предана. Скажу.

— Да, Вильгельмина, хочу. Из обрезков или нет — не столь важно. Кто на нее претендует — куда важнее.

— Тут-то собака и зарыта. Не требуется высшего образования, чтобы понять.

— Больших надежд не питаю. — Лионгине хочется оградить себя на случай неудачи. — Пока меня удовлетворила бы информация.

— Постараюсь, можете не сомневаться.

— Действовать надо немедленно, пока шубка не испарилась.

— Представляю, как она вам пойдет! Если кто и достоин такого украшения, так это вы, Лионгина. Я так благодарна вам за Бригиточку.

— Бригита — прелесть. Жду звонка. Привет, Вильгельмина, жду!

Итак, шаг сделан, первая стрела пущена в цель. Лионгина закуривает, жадно затягивается, так что сигарета даже потрескивает. Проясняется взгляд, светлеет окно; вот уже первый снежок на улице и стройная дама в заснеженной парижской шубке. Кто такая? Не Губертавичене ли, ха-ха? Что-то слишком я разволновалась. Надо остыть, стать такой же, как в другие утра. Но как? Безотчетная, не совсем пристойная радость не дает успокоится.

— Алло! Доброе утро! — Она проглатывает смешок. — Вы готовы, товарищ главбух?

Вяло, словно половину себя оставив за дверью, вваливается главный бухгалтер бюро. Раскаленные, в пятнах щеки свидетельствуют о том, что у нее — ни секундочки свободной.

— Садитесь, пожалуйста, садитесь. — На лице Лионгины радушная добрая улыбка. Половина ее тоже в другом месте в будущем, искрящемся первым снегом дне.

— Спасибо, товарищ директор. Постою.

Ах так? Не пригласила бы сесть, обязательно бы плюхнулась своим толстым задом! Поэтому не буду спешить, погуляю еще по белому проспекту, а ты постой, чучело.

Как бы не замечая неприязни, Лионгина одаривает бухгалтершу еще более любезной улыбкой.

— Надеюсь, принесли документы?

Лионгина медленно шуршит бумагами. Обнюхивает столбики цифр, как ловушки. Могла бы и не утруждаться, все тут взвешено и выверено, но она водит длинным ногтем, пока главбух не закипает. На одном из листов мелькает знакомая, уже изрядно надоевшая фамилия. Игерман. Снова Игерман.

— Что это?

— Гарантийное письмо. В гостиницу «Гинтарас».

— Так поздно?

— Есть устная договоренность. Все равно он не прибыл.

— Это не ваша забота. — Лионгина очаровательно улыбается, словно перед ней краснеет и сопит не главбух Гастрольбюро, а знаменитый маэстро.