чувствует, как ее тело наливается тяжестью.
– Не знала, что пастухи любят судачить о таком.
Эгисф пожимает плечами:
– Тогда о тебе говорили все. Сестра самой красивой женщины в наших землях. Спартанская царевна, что выходит замуж за могущественного царя. Я думал, что ты окажешься забитой собачонкой, несчастной девушкой, обреченной на несчастную жизнь, или же безжалостной женщиной, способной потягаться в жестокости с Агамемноном.
Потом я узнал, что мой двоюродный брат отправился в Трою, воевать из-за женщины, которой не хватило мужниной постели. Тогда меня это развеселило, потому что уж кому-кому, а Менелаю женщины никогда не отказывали, даже когда мы были еще мальчишками. Как же его должно было уязвить, что его красавица-жена сбежала с врагом.
Я решил, что это мой шанс вернуть себе город и заставить тех, кто поддержал Атридов, поплатиться за всё. Но потом я узнал, что ты сама стала править Микенами и делаешь это куда лучше Агамемнона, что тебя боятся и уважают. Я решил, что мне нужно увидеть всё самому, и если ты действительно заслужила любовь народа, то я буду просить о милосердии, а если нет, я убью тебя и заставлю брата вернуть мне долг.
– Тут ты ошибся. Агамемнон печется только о себе. Я нужна ему лишь для того, чтобы показать всем вокруг, как ловко ему удалось сломить сильную женщину.
– Я ошибся во многом, – отвечает он.
Клитемнестра кладет клинок на место.
– Перед тем как я казнила Полидаманта, он сказал, что если мужчина спит с царицей, он рассчитывает вскоре стать царем.
– Правитель из тебя куда лучший, чем мог бы получиться из меня.
– Так чего же ты хочешь, раз ты не собираешься меня убивать?
– Я хочу быть там же, где и ты. Хочу помогать тебе советом и защищать тебя.
Эйлин оказалась права: теперь она не сможет от него отделаться. И хочет ли она этого на самом деле?
Эгисф глядит на нее, широко раскрыв свои большие холодные глаза.
– Я долго добивалась уважения своего народа, – говорит она. – А твое присутствие здесь ставит мое положение под угрозу. Люди могут считать тебя предателем, но ты мужчина, а любой мужчина в глазах народа всегда будет лучшим правителем, чем женщина.
– Меня всегда интересовала лишь возможность отнять трон у кого-то другого. Это не делает меня хорошим царем.
Она обхватывает руками его лицо, касается шрамов кончиками пальцев. Он не смягчается от ее прикосновений, но в его глазах горит такой огонь, которому под силу спалить небеса. Этот муж готов убить ради нее.
– Троя скоро падет, – говорит она. – И Агамемнон вернется в Микены.
– Откуда тебе это известно?
– Разведчик сообщил сегодня.
Лицо Эгисфа остается невозмутимым.
– Значит, ты собираешься меня отослать?
– Нет. – Клитемнестра отходит от него, берет его кубок и отпивает вина. Эгисф выжидающе наблюдает. Она чувствует, как внутри поднимается знакомая ярость: грубая и неудержимая.
– Когда мои дочери были маленькими, я рассказывала им историю об Артемиде и Актеоне. Ифигении она очень нравилась, так же, как нравилась когда-то моей сестре. Думаю, эта история дарила им чувство уверенности. Там была красивая женщина, не сдавшаяся на милость мужей, женщина, которая решила отомстить. Красота может стать проклятьем. Она ослепляет людей, толкает их на ужасные поступки. Когда Ифигения была еще девочкой, торговцы и гонцы называли ее богиней. Они глядели на нее так похотливо, что мне хотелось выцарапать им всем глаза. Но рядом со мной она была в безопасности. Никто не смел ее тронуть. Когда ей было пятнадцать, один мальчишка попытался надругаться над ней. Она огрела его камнем, а когда отец мальчишки пришел во дворец и потребовал справедливости, я его прогнала. Он должен был быть благодарен уже за то, что убрался живым.
Когда ее убили… – Она запинается, прикусывает губу так сильно, что во рту появляется привкус крови. – Когда мою дочь убили, я очень долго думала о том, какой ее запомнят. Хрупкой, ласковой, невинной девушкой, принесенной в жертву… Так о ней споют аэды [11]. Но она была совсем не такой. Она была неистовой, непокорной. Она хотела взять от этого мира всё. Она была подобна солнцу, а мой муж отнял ее у меня. И во имя чего? Он убил ее не из мести, тщеславия или алчности. Он убил ее ради одного дуновения ветерка.
Я слышала, как старейшины говорили о том проклятом дне. Они говорили так, будто Агамемнону пришлось делать трудный выбор. «Что ему оставалось? Он мог подчиниться воле богов или оставить свою армию умирать. Это была смерть во благо», – говорили они. Но всё это ложь. А правда в том, что моя дочь умерла напрасно.
Она отставляет кубок в сторону и заглядывает Эгисфу в глаза. Он не шевелится, его лицо исказила мрачная болезненная гримаса. Он тщательно взвешивает в уме каждое слово, перед тем как сказать:
– Ты говоришь о собственной жажде мести, а как же я? Как же мое отмщение?
Эгисф стискивает пальцы.
– Ты говоришь, что хочешь быть со мной и защищать меня, – говорит она, чувствуя, как ее захлестывает волнение и нетерпение. – Поэтому ты останешься во дворце. Когда мой муж вернется, ты спрячешься, пока я буду приветствовать его и его воинов. А потом ты поможешь мне убить того, кто повинен в смерти моей дочери.
32. Друзья и недруги
Деревья стоят в цвету, ветви отяжелели под каскадами белых и пурпурных цветов. Небо становится светлее, дни – длиннее. Но из Трои – никаких вестей.
Клитемнестра не находит себе места. Она не спит ночами, по утрам ее глаза опухают, в голове пульсирует. Сидя в мегароне и выслушивая прошения народа, она частенько поглядывает в окно, надеясь увидеть, как в горах загорится сигнальный огонь. Но день за днем пейзаж на горизонте остается неизменен: долина, залитая теплом и светом, и чистое небо над ней.
Орест тоже тревожится. По ночам к нему приходит всё больше и больше служанок, Клитемнестре это не нравится. Она не хочет, чтобы ее сын стал похож на Менелая и сделал свою жену несчастной из-за собственной глупости. Еще и Эгисф, похоже, беспокоит его своим присутствием. Временами за ужином Клитемнестра замечает, как сын смотрит на него с дерзким, задиристым видом. В такие моменты она вспоминает ребяческие кривляния Кастора, когда тот собирался что-нибудь выкинуть.
– Разве Гермиона еще не слишком юна, чтобы выходить замуж? – спрашивает однажды Хрисофемида. Они собрались в трапезной, факелы мерцают, как золотые цветы, и разливают повсюду свет. Хрисофемида ковыряет еду в тарелке, задумчиво сдвинув