Читать интересную книгу Закон Тайга - Эльмира Нетесова

—  Сволочи вы распоследние! - побледнел Санька.

—  Чего?! - привстал Шмель резко, но боль осадила. Фар­товый плюхнулся на задницу, матерясь по-черному.

—  Свора сучья! Ублюдки! Скоты! - Встал Санька и ушел к костру. - Знал бы, что такой засранец, ни за что не спасал бы негодяя! - У него ходили скулы на лице.

—  Санька, дай воды! - услышал голос Шмеля.

— Я тебе, мудаку, не шестерка, сам хоть захлебнись в ручье! - ответил Санька, багровея. И до самого вечера не оглянулся в сто­рону фартового.

После ужина рассказал Трофимычу о разговоре с фарто­вым, просил не оставлять ухаживать за Шмелем.

—  Скотина, не человек! Но в том не его основная вина, а в тех, кто натравил блатную кодлу на человека! Не сами по себе фартовые накинулись на него. Их науськали, как собак. Лагер­ное начальство. Для тебя это ново, для меня - нет. Сам немало от него перенес. Тоже обломать пытались, да не удалось. Тут не бздыхом действовать надо. Фартовые - лишь орудие в руках администрации. Слепое и свирепое. Не умеющее думать, вроде быдла. За поблажки, какими воры пользуются в зоне, началь­ство пользует их для расправ с неугодными, чтобы свои руки не марать. А охрана либо бездействует и опаздывает, либо в упор ничего не видит.

—  Так, может, и сюда их для этого прислали? - вздрогнул Санька.

—    Поживем, увидим. Но уверен, что неспроста они тут объ­явились, - нахмурился Трофимыч.

Вскоре к Саньке подошел тощий длинный фартовый. Спро­сил, прищурясь:

—  Чем бугор не пофартил, что бросил его держать?

—  Хватит ему мозги сушить. И я не сявка. Парашу за ним носить не стану. Оклемался. Отлегло. Пусть сам себя держит. Я у него не в обязанниках. Он таких, как я, со свету сживал. За что я его из беды вытянул? Если б раньше знал, и пальцем не пошевелил!

—  Гоноришься, фраер? Гляди, хвост прижмем! Бугор - хо­зяин. В «малинах» паханил. Ты же - вонь ползучая. Размажем и не оглянемся, - процедил сквозь зубы фартовый.

—  Манал я вас вместе с паханом. А станешь много грозить, сам тебя распишу, всем фартовым на зависть. Я таких не одного в вашем змеюшнике зажал. Одним больше иль меньше, теперь без разницы, - бросил равнодушно Санька и пошел к палатке, не оглядываясь.

Трофимычева бригада, узнав о разговоре Саньки с блатным, решила по-своему. И в этот вечер никто из сучьих детей не вышел из палатки к ночному костру. Знали, может быть прово­кация. И решили принять все меры предосторожности.

Саньку положили спать в дальний угол. На его прежнее ме­сто лег Генка. Здоровенный мужик. Шутя кулаком мог убить не только фартового, а и разъяренного быка-трехлетку.

Его громадных кулаков-гирь боялись все северные зоны. На воле, по молодости, Генка был спортсменом-штангистом. Занимался боксом. Последнее, видно, сказалось. Отбили ему на ринге мозги. Туповатым стал, тугодумным. Наверное, пото­му, победив однажды в соревнованиях, поменялся майкой с за­граничным своим соперником. И сфотографировался с ним на память. А потом на его письмо ответил. За это и влип... На целых двадцать лет, за связь с заграницей.

Генка теперь на всю жизнь зарекся с соперниками хоть сло­вом перекидываться. Когда узнал от мужиков, что ему в этот раз надо провести поединок с целой бригадой фартовых, обра­довался несказанно. И едва на небе проклюнулись звезды, за­валился на Санькино место.

У входа в палатку лег бульдозерист. Он по возрасту был старше всех и спал чутко. Рядом с ним - Тарас. Тот договорил­ся, что эту ночь вместе с бульдозеристом попеременно станут дневалить.

—   Смотрите, мужики. Именно в эту - нашу - палатку припрутся фартовые, чтоб Саньку проучить. Если не дадим отпор - сядут на шею навсегда и помыкать будут. Это как пить дать. Потом от них не отмажемся. Вышибить и про­учить. Отбить у блатяг охоту к нам лезть. А потому именно эта стычка хоть и неминуема, но должна стать последней, - сдвинул брови Трофимыч.

—  Да не решатся они. Не изверги совсем. Ведь и их мать родила. Может, попытаются на работе, в тайге напакостить. Здесь не сунутся. Ведь охрана есть. Неужели она дозволит безобра­зие? Их служба такая - порядок, - не поверилось Харитону.

Священника решили на эту ночь перевести в соседнюю па­латку, чтобы фартовые ненароком не обидели, не задели его.

Предупредив всех об угрозе фартовых, о мерах предосто­рожности, Яков не забыл распределить людей в палатках так, чтобы у входа были самые надежные, кто не проспит, успеет дать знак остальным.

Люди лежали, тихо переговариваясь. Словно забыв о навис­шей угрозе. Лишь бульдозерист, словно ему все нипо­чем, продолжал балагурить:

—   Вот у нас в деревне баб нынче - хоть пруд пруди. Вся­ких. И все одиночки. Мужики, женихи, на фронте погибли. Так теперь мы их в колхозе заместо кобыл пользовали. Лоша­дей тоже в войну жуть сколь полегло. Так вот, чтоб бабы не дурели, мы их в плуги да бороны загоняли. За тягловых. И поля, землю пахали на них. Чтоб зря не пропадала сила и дурная моча в голову не била. Так они, окаянные, даже после того все одно мужиков хотят. Их на покосы погнали. И что? Не хуже мужи­ков управились. Во, лиходейки! За войну навовсе про мужиков запамятовали. Сами в хозяйствах приловчились управляться. Об нас, мужиках, лишь языки точат. Но во сне... На сенокосе... Доводилось слышать: зовут погибших мужиков своих. И пла­чут, и жалуются, как живым. Знать, в памяти, в сердце не схо­ронили. Не верят в смерть. На чудо надеются. Все... И себя блюдут, не роняют имени. Своего и погибших. А ведь только бабы... Слабые. Ан видите, сильней войны, сильней самой смерти оказались. Одолели их. И себя заодно... Вот за них, касаток, ласточек наших, люблю я деревню свою всем нутром изгажен­ным. Уж какие они пригожие да приветливые. Ладные да рабо­тящие. И почему мне говно попало? - сплюнул в сторону, не глядя, бульдозерист. И тут же услыхал:

—  В мурло харкнул, фраер! Тяни его!

Глава 2

Едва чьи-то руки ухватили бульдозериста за ноги и за руки, мужики Трофимыча вскочили как по команде.

В кромешной тьме завязалась драка. Слышалась брань, глу­хие и хлесткие удары, стук падающих на землю людей, стоны.

Генка в свете подживленного костра противников усмот­рел. Нескольких с ног сшиб.

Яков один на один со стопорилой сошелся. Кулаки у обоих в кровь изодраны. А тут Митрич, из сучьих, в переделку пяте­рым попался. Жидкий мужик. Ему и одного фартового много. Здесь и вовсе невмоготу. Генка вовремя увидел. Расшвырял до единого. Там бульдозерист махался. Его медвежатник трамбует с толком., не спеша. Но Санька вовремя приметил. В ухо кула­ком въехал. Фартовый долго кувыркался. Не зря же парень на кузне у отца с детства в подручных был. Силенку не растерял. Она вон как сгодилась нынче. Таких наскоков на блатных не ожидал сам от себя интелли­гент Костя. Десятка два пощечин влепил. Впервые в жизни. Правда, самому чертей вломили так, что вся лич­ность в фингалах. Но благо - начало, надо расхрабриться, а потом и озвереть. Тогда держись, фартовые!

Кто-то сунул в дых Никишке. Ох и зря! Тот с пол-оборота завелся. Кинулся диким зверем в свалку. Глаза кровью нали­лись. С рычанием - на блатных. До этой минуты пальцем ни­кого не тронул. Смотрел. Но коль его задели - берегись!

Сучьи дети не просто били, они терзали фартовых свирепо, жестоко. И если бы не подоспела вовремя охрана, могло слу­читься страшное.

Проснувшиеся охранники вначале хотели растащить деру­щихся. Но вскоре поняли бесполезность своей затеи и взялись за оружие.

Первые выстрелы в воздух подействовали, как удар молнии.

—  Ложись! - грохнула команда, и все сорок мужиков упа­ли лицами на землю. Охрана свирепо материла правых и ви­новатых. Продержав мужиков на холоде часа два, разогнала всех по палаткам пинками и кулаками.

Утром, едва забрезжил рассвет, из палатки Трофимыча вы­лез наружу Митрич. Завтрак готовить.

Примостил над костром котел, чайник. Громко высморкав­шись в кулак, откашлялся и крикнул визгливо, фальцетом:

—  Эй, шпана фартовая! Отныне и навечно объявляем, что жратву себе вы станете готовить сами, не надеясь на чужого дядю!

В доказательство сказанного он бросил телогрейку на дро­ва, нарубленные политическими, и предложил еще громче:

—  Забирайте часть своих харчей и катитесь к чертям от нас!

После этого Митрич подбросил дрова в костер, едва вода

вскипела, заложил в нее макароны. Сварив их, заправил тушен­кой, заварил чай и позвал людей завтракать.

Фартовые опешили от неожиданности. Их и впрямь лиши­ли еды. И даже на работу сучьи дети не позвали.

Шмель скрипел зубами. Политические взяли верх. И мало того, перестали считаться с фартовыми.

—  Ну и хрен с ними. Мы сегодня отдохнем. Пусть они и за нас повкалывают. Кто же на голодную требуху пашет? - оскла­бился бугор.

—    Чего развалились? А ну, живо на работу! Иль особые? - просунулось в палатку лицо охранника.