придётся к тебе прикоснуться. Ка-мил-ла.
— Снимешь? Я не… умерла? Или ты добьёшь меня, а потом поднимешь, как крысу?
— Конечно же, нет, глупая девчонка! — было так дико слышать от него интонации Марта. Лигран мигом выхватил кинжал из моей руки и отшвырнул в угол, сжал мои запястья своими поистине стальными пальцами, опрокинул на кровать и навис сверху.
— Тебе легко обвинять. Может, в твоём мире приход иномирца в порядке вещей, а я и представить себе не мог… Да, я врал и притворялся, и это моя работа. Я работаю, чтобы этот мир выжил, чтобы король и его сын правили, чтобы они и жрецы не стравились друг с другом, потому что нашему миру не нужны войны, ни внутренние, ни внешние, не нужны потопы и ураганы, не нужны смерти и смуты! Да, я люблю этот мир! И готов на многое ради него. И я отнюдь не был счастлив, что милая девочка, которая мне так нравилась в годы учёбы, оказалась в центре этой отвратительной каши. Испуганно и высокомерно молчащая на все мои вопросы или несущая полный бред! Я понял, что ничего не добьюсь с ней от своего имени, что та встреча в доме утех навсегда заставила её от меня закрыться, и попробовал найти к ней подход с другой стороны, а когда и это не сработало — запугать. Я очень плохо разбираюсь в женщинах, Ка-мил-ла, и действительно соблазнял тебя крайне… неловко. Настоящий Март — вот тот бы справился куда лучше, а я… Но не надо судить о моей совести и бессердечности и прочем. Ты и понятия не имеешь…
Его рука соскользнула с моего запястья выше. Он поглаживал, разминал мои пальцы, а я молчала, не зная, что сказать и что сделать. Лёгкий массаж несколько секунд почти не ощущался, но потом…
— Ты чувствуешь что-то, Камилла? Сперва это будет небольшое покалывание. Потом — нарастающее тепло. Цвет будет сходить дольше, ссадины и ранки заживут. Что-то можешь внутри тянуть и болеть несколько дней. Выход из этого состояния не очень приятен. Знаешь… когда я оказался в тюрьме, когда я познакомился с тобой, со мной произошло… что-то похожее. До этого я был как будто мёртвый. Окоченевший, почти ничего не чувствующий. А с тобой… Вначале словно тварты по коже бегали. А потом тепло.
Я осторожно высвободила кисть из его руки и посмотрела на кончики пальцев. Синева сходила, словно краска под струями воды — не так быстро, но всё же… Чувствительность возвращалась.
— Через ткань так не получится, — словно извиняясь, произнёс Лигран. — Чтобы было быстрее, тебе придётся снять это платье. Если хочешь, я закрою глаза.
— Ты накладываешь иллюзию?
— Нет, — глаза он действительно закрыл, словно демонстрируя свою беззащитность передо мной. — Я сниму с тебя некротический стазис. Сильная вещь и мало кому известная, почти полная имитация смерти. Иллюзия может ощущаться на ощупь, видится зрительно, но только со стороны. Подстроить ощущения изнутри — это будет уже внушение, которым владеют только жрецы, не я.
— Выходит, у тебя два донума? Жрица Хорренда говорила, это привилегия женщин.
— Это привилегия тех, кто готов этому учиться и прилагать усилия. Иллюзиям я именно учился, долго… Я понимаю, что ты сейчас обо мне думаешь. Я ничего уже не могу исправить из той невероятной глупости, которая между нами произошла, кроме, пожалуй, этого заклятия. Сними платье.
— Не всё было глупостью, — зачем-то говорю я. Когда он закрыл глаза, мне отчего-то стало легче. — Катание на кварках мне на самом деле понравилось.
— И молоко гваны на пляже. Было очень вкусно.
— И прогулка в поле с тараксумами.
— И посещение приюта Камиллы.
Я на автомате шлёпнула его по лицу. Лигран со вздохом пожал плечами, совершенно так, как мог бы это сделать Март, но глаз не открыл. Всё-таки мне было очень сложно злиться на него долго. Я слезла с кровати, развязала завязки на платье и осталась почти нагишом — верёвочное бордельное бельё в расчёт можно было не принимать. Села рядом, взяла его руку в свою и сдавила, наблюдая за тем, как он сжал губы, как затрепетали на щеках тёмные густые ресницы. И постаралась не вздрагивать от его прикосновений, которые с каждой секундой чувствовала всё лучше и лучше.
— Какой же ты… настоящий?
— Меня действительно зовут Лигран. История про родителей и прабабушку — это моя история, не Марта, за тем небольшим исключением, что пародию на мезонтит в меня не вживляли, а заставляли глотать, в толчёном виде. Это было отвратительно. Когда бабушки не стало, я продал её дом и уехал в Магристу. Жил в приюте вместе с Мартом и его сестрой, подрабатывал в городской библиотеке и параллельно читал всё подряд. Потом мы с Мартом поступили в Школу, он остался жить в приюте, а я на деньги от продажи дома, которые смог по большей части сохранить, снял себе комнату. В отличие от друга, я любил одиночество и верил в то, что излишняя суета ослабляет донум. Я хотел стать спокойным и прозрачным, как вода. Хотел сосредоточиться на своей службе, на том, чтобы чего-то добиться. Агнесса мне очень нравилась. Я не назвал бы это любовью, скорее — отдушиной, незнакомой мне ранее нежностью. Я действительно воспринимал её ребёнком и жалел, что не могу ответить на её чувства. Вообще не хотел тогда никаких чувств. Но, видимо, в моём характере было слишком много… всякого, иначе я не сыграл бы роль Марта так убедительно и легко.
— Д-да, — подтвердила я, сглотнув. — Это было… неподражаемо. А что же насчёт казни?
— Не было казни. Тебя просто погрузили в сон. Но ты проснулась раньше и сбежала.
Что ж, я была близка к правде.
— Куда я отправила тебя тогда, в храме?
— К колодцу, куда же ещё.