не строили своё благополучие на Кривде, отрекаясь от собственных клятв, бесчинствуя на землях данников, облагая непомерными податями идущих через их земли купцов, глядишь, и на их свободу и жизнь никто бы не покушался!
— А ну тебя! Поступай, как знаешь! Хочешь — живи, хочешь — помирай, мне дела нет! С руссами или с хазарами, а я иду сражаться за себя и за своё богатство!
Всеслава вновь жила, точно в дурмане или в бреду. Приближающийся день битвы её страшил, а ночь не давала покоя, как и в Булгаре томя дурными снами. Её слух тревожил вой волков и клёкот коршунов, собравшихся попировать на костях русской рати, а взор застилал кровавый рассвет над отданным на разграбление пылающим Градом.
Она просыпалась в холодном поту, но едва снова пыталась смежить веки, как попадала во власть нового ещё более чудовищного кошмара. На усыпанном трупами людей и животных, на сажень вглубь щедро засеянном обломками оружия мёртвом поле в отчаянном смертельном единоборстве клинок в клинок, грудь в грудь, глаза в глаза сходились сын с отцом и брат с братом. В этом ли мире происходил осуждаемый богами и людьми поединок или уже в ином, Всеслава не знала. Она лишь вновь и вновь обречена была наблюдать, как Неждан и Давид, пронзённые копьями, изрубленные мечами, падали наземь, навеки проваливаясь в клокочущую бездну, а протестующий отчаянный крик тархана застывал у него в горле, перерезанном клыками первопредка-волка.
— Будь осторожен! — вторя тысячам женщин Града, умоляла княжна Давида, глядя, как юноша, преодолевая слабость, упражняется с саблей. — Тебе совершенно не обязательно выходить на поле, ты каган, достаточно твоего знамени!
— С таким же успехом я мог бы остаться во дворце, — подобно тысячам мужчин отшучивался молодой Ашина. — Не переживай, меня так же, как и царя Иосифа, будут охранять эль-арсии, а они вступают в битву лишь когда надо нанести решающий удар. Ты, словно птица Симург, пришла в мой дом, чтобы принести исцеление, — продолжал юноша, глядя на Всеславу полными обожания глазами. — И я верю, что любовь к тебе и в грядущих испытаниях меня сохранит!
Почти те же слова, только на другом языке, говорил, прощаясь с ней в Корьдно и во время их недолгого тешиловского счастья, Неждан. Если бы она в самом деле имела силы хоть кого-нибудь защитить и спасти!
А тут еще Мстиславич, докучный и постылый. Словно охотник или убийца, он выслеживал девушку в коридорах дворца, пытаясь ранить не ножом, так словом. После вестей о союзниках он осмелел настолько, что заявился прямиком в её покои. Решил лишний раз укорить великую княжну земли вятичей опрометчивостью выбора корьдненских бояр и светлейшего Ждамира.
— Говорил я ему, нечего с руссами заигрывать, нечего в свои земли пускать. Пустая это затея, с хазарами силой тягаться. Уж не знаю, как теперь твоему бедному братцу удастся княжую шапку сохранить!
Хотя перед мысленным взором объятой ужасом Всеславы уже неслись орды беспощадных степняков, вторгающихся в землю вятичей, чтобы покарать за отступничество, девушка постаралась сохранить самообладание:
— Уж ты, Мстиславич, помолчал бы про руссов, — презрительно бросила она. — Больно хорошо после драки кулаками помахивать да других учить. Где ж была твоя ученость прошлым летом? Вот одолел бы тогда Хельги Лютобора, глядишь, у нашего воинства и его предводителей уверенности бы прибавилось. Я слыхала, Хельгисон еще раз успел тебя уму-разуму поучить. Что ж ты никак его не побьёшь? Силенок мало или, как зимой, Небеса благословления не дают?
— На этот раз дадут!
Глаза Мстиславича сверкнули лютой ненавистью.
— Я привезу его в Итиль в оковах и самолично вновь прибью к деревянному коню. И его князя рядом. А Хельгисонова ублюдка из чрева ромейской ведьмы огненными клещами вытащу.
— Не изловивши бела лебедя, не рановато ли кушаешь?! — резонно заметила княжна. — Хельгисон вон и арабов одолел, и от эль-арсиев становище своих братьев защитить сумел, да и Святослав на своем пути не узнал ни одного поражения!
— И это говорит помолвленная невеста хазарского кагана, почти что жена? — издевательски рассмеялся Ратьша. — Не боишься, что восхваляемый тобой Хельгисон твоему женишку малахольному башку-то проломит?
— Боюсь! — честно призналась Всеслава. — Потому буду за Давида всех богов молить!
— А за меня? — эти слова прозвучали так неожиданно, что Всеслава не нашлась даже, что ответить.
Сквозь намертво приросшую к красивому лицу дедославского княжича маску бесшабашной удали и холодного безразличия проступали черты, которые девушка помнила по дням, когда они оба были детьми.
— И за что ты меня так ненавидишь? — превратно истолковав её молчание, спросил Ратьша.
Как и все живые существа, он всё-таки испытывал потребность в тепле и участии.
— Любить ты, Мстиславич, не умеешь! — в сердцах выговорила Всеслава. — Никого не видишь, кроме себя. Иди с миром, — добавила она, обращаясь не к бессовестному крамольнику, в которого волей судьбы и своих страстей превратился Ратьша, а к мальчишке, в котором еще не погибли ростки хорошего. — Иди с миром, я не держу на тебя зла.
День доблести и славы
— Ну что, тысяцкий, нешто все-таки сам, как собирался, поведёшь своих людей в бой?
Князь Святослав ехал вдоль войска, с законной гордостью оглядывая прекрасно вооруженных и обученных, закалённых долгим походом собранных на битву ратников.
— Я же им обещал, — улыбнулся в ответ Неждан, — а обещания выполнять надо.
— А как же раны? — строго глянул на него светлейший.
— Почти не беспокоят.
— Но что говорят лекари?
— Дозволяют. Да ты их сам, княже, если хочешь, расспроси!
По-прежнему улыбаясь, он указал на стоящего в почтительном отдалении Тойво.
— Что скажешь? — повернулся к мальчонке, приняв игру, светлейший.
— А что тут говорить, — покраснев от смущения до кончиков ушей, деловито пробасил внучок волхва. — Рана на груди совсем затянулась, а что до руки, дяденька Анастасий говорит, её разрабатывать нужно.
— Если что, я меч и левой удержать сумею! — упрямо проговорил Неждан в ответ на придирчивый взгляд светлейшего.
— Можешь не продолжать! — усмехнулся князь. — Знаю, кабы ты даже обеих рук лишился, всё равно отправился бы бить хазар. Не стану потому даже пытаться тебя остановить! Пойдешь со своими конниками и вершниками побратима ко мне в полк правой руки. Лошадей у нас достаточно, потому на коней сажай всех, кто опыт в степной войне имеет.
Святослав поехал дальше, а Тойво облегчённо провел рукой по взмокшему лбу, переводя дух. Это нынче он мог спокойно смотреть в глаза светлейшего, улыбаться его шуткам и с умным видом рассуждать о ранах Незнамова сына. А когда Неждан неподвижно лежал на дне лодки или безвольно висел, поддерживаемый