Продолжая размышлять над целями акции против Павла, я пришел к двум выводам.
1. С учетом приближающегося окончания командировки Яцкова ЦРУ организовало подход к нему, но, не надеясь на вербовку и не сомневаясь, что он доложит обо всем, пытается добиться дискредитации Павла, возможного досрочного отзыва из Мексики и создания затруднений по его замене. Ведь после подхода его должность прикрытия автоматически превращается в расшифрованную, и, следовательно, придется подбирать для замены уже не только оперработника, но и новую должность для него, что потребует времени. Таким образом, на какой-то срок будет ослаблена работа резидентуры по линии контрразведки, то есть на участке обеспечения безопасности советских учреждений и граждан и разведывательной деятельности самой резидентуры.
2. Нельзя исключать, что действия против Павла — это только элемент более широкой операции. Известие о попытке вербовки такого «железного» (так в вербовочном письме) оперработника и его возможный досрочный отъезд, по мнению противника, создадут в резидентуре нервозную обстановку, вызовут у сотрудников психологический стресс. В этом случае сложится благоприятная ситуация для проведения основного мероприятия — подхода к кому-то из наших разведчиков, на кого противник, возможно, располагает материалами, дающими ему основание использовать их для давления и рассчитывать на положительный исход…
Как я и предполагал, в картотеке не оказалось сведений на вербовщиков Павла. Собственно, другого трудно было ожидать. Ведь речь шла о действиях спецслужбы, которая серьезно относится к зашифровке и безопасности своих работников.
Текст набросанной мной шифротелеграммы резиденту в Мехико получился предельно кратким. В ней говорилось, что действия резидентуры по локализации провокации ЦРУ правильны.
Контакты Павла с агентурой рекомендовалось временно прекратить и внимательно следить за складывающейся вокруг него обстановкой. Высказывалась просьба прислать почтой подробный отчет о планировавшейся встрече с американцем и о характере отношений с Псом в течение последних двух лет. Сообщалось, что по учетам Центра один из вербовщиков не проходит, а второго без дополнительных данных проверить нельзя.
Должен заметить, что ни в те дни, ни при обсуждении этой операции в последующем даже не возникало мысли, что в основе переманивания Павла могло лежать стремление ЦРУ заполучить подробности о визитах Освальда в наше и кубинское посольства в сентябре 1963 года. Хотя именно интерес Пса к обстоятельствам этих посещений и содержанию бесед утвердил нас во мнении, что его отношения с нами развиваются под контролем американской разведки.
Заместитель начальника Службы № 2, которому я докладывал проект телеграммы, подписал ее, не внеся никаких поправок. Затем, выслушав мои аналитические выкладки по поводу возникшей ситуации и задав по ходу два-три уточняющих вопроса, сказал:
— У Павла Антоновича осенью истекают четыре года. Если обстановка вокруг него будет нормальной, пусть дорабатывает. Дергать раньше времени не станем. Ну а вы составляйте план подготовки, поедете его менять. Собственно, готовиться вам нечего, работайте на направлении, а план просто нужен для утверждения, чтобы начать оформление в командировку. С руководством главка вопрос согласован. Если у вас вопросов нет, действуйте.
Забрав подписанную телеграмму, чтобы передать в шифровальную службу для отправки, я вышел из кабинета уже в новом качестве. В голове промелькнула мысль, что Рыба, превратившись в Пса, заодно превратила и меня в кандидата на новую миссию в Мексику. Не проведи люди ЦРУ этой операции, возможно, вновь я встретился бы с ними совсем в другой стране.
Недели через три диппочтой из Мехико поступили материалы по апрельской «вербовочной поклевке»: подлинник письма ЦРУ с вербовочным предложением, вложенный в обычный конверт. И подробный отчет об обстоятельствах встречи с американскими вербовщиками. Знакомство с документами я начал с чтения письма:
«Уважаемый П. П.!
Как Джон уже рассказал вам, я хотел бы встретиться с вами, чтобы обсудить серьезное деловое предложение. Думаю, что оно заинтересует вас.
Надеюсь, что вы не почувствуйте себя оскорбленным тем, что я обращаюсь к вам таким путем. Не думайте, что это неряшливый подход, основанный на ошибочной оценке положения. Наоборот, именно потому, что у нас есть полное основание уважать вас как весьма сильного и способного противника, я и имею полномочия сделать вам уникальное предложение.
Мне известно, что вы опытный оперативный работник и не нуждаетесь в посторонних советах, как себя вести. Хочу уверить вас, что вам нечего бояться от личной встречи со мной. Во-первых, у меня нет никаких материалов или других поводов к шантажу, угрозам и т. п. Никаких. В любом случае это было бы бесполезно. Во-вторых, и более важно, никто в Мексике не знает о том, что я обращаюсь к вам, за исключением Джона, моего коллеги (который и приехал со мной) и самого меня. Наша резидентура в Мексике считает, что вы железный человек, к которому любой подход был бы безнадежен. Насчет этой операции не было ни шифровок, ни переписки, ни разговоров — ничего. Все чисто.
Что касается самого предложения, напишу только кратко. Если дело интересует вас, нам нужно все переговорить подробно. Предлагаю вам перейти к нам в буквальном смысле слова. Если вы согласны, но сами предпочитаете остаться до истечения вашего срока в Мексике, я не возражаю, но я не прошу и не хочу, чтобы вы вернулись в Союз. Не прошу от вас никаких рисков, а просто чтобы вы пришли к нам с теми знаниями, которыми вы уже обладаете, и чтобы вы полностью и добросовестно поделились вашими знаниями с нами. С нашей стороны я полномочен предложить вам 500 000 (полмиллиона) долларов и право жительства в США (или где вы предпочитаете). Словом — средства, позволяющие вам жить как вам хочется, и свободу — в полном смысле слова — распоряжаться этими средствами.
Не знаю, как вы решите, но надеюсь, что вы обдумаете мое предложение и что вы не побоитесь обсудить дело со мной до принятия окончательного решения.
Я.».
Письмо мне понравилось, Подтвердилось, что выдержано оно в уважительном, «мягком» тоне. Явно над ним работали не один день и не один человек. Можно было предположить, что вначале его составили на английском языке, а затем перевели на русский. Чувствовалось также, что переводчик хорошо владеет русским языком, но он для него не родной. Об этом свидетельствовали некоторые речевые обороты, орфографические и грамматические ошибки, характерные для иностранца, знающего русский, но не для русского, даже не очень образованного. Что меня разочаровало в письме (за кого нас принимают?), так это попытка авторов убедить адресата, сотрудника разведки, к тому же профессионального контрразведчика, в том, что «никто в Мексике не знает… что я обращаюсь к вам, за исключением Джона» (наши догадки оправдались: Джон, он же Пес, оказался связанным с мексиканской резидентурой ЦРУ). И далее: «Насчет этой операции не было ни шифровок, ни переписки, ни разговоров — ничего. Все чисто». Это уж совсем нонсенс. Любая разведка мира всегда, я подчеркиваю — всегда, убеждает объект вербовки, что приняты все меры безопасности, чтобы сохранить в тайне факт его будущего или уже осуществляемого сотрудничества, что «круг лиц, кому об этом известно, весьма ограничен» или, как вариант, «сведен до минимума» (каков сей «круг» или «минимум», обычно не комментируется и остается на совести спецслужбы). Такие заявления — канон вербовочной работы. Но говорить так, как сказано в письме, да еще при обращении к «опытному оперативному работнику», предлагая ему прийти и «добросовестно поделиться знаниями», — по меньшей мере, несерьезно.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});