Так что новое убийство пришлось совсем некстати, и потому прокурор был хмур. Они собрались у него в кабинете, стажер Дружинин, капитан Левшин и монастырский библиотекарь Дмитрий Никитский. Уже было установлено, что бригадир Алексей Хворостов был убит у себя дома ударом ножом в сердце, со спины, под лопатку, что говорило об известном опыте убийцы. По словам соседки, видевшей с утра «молодого человека», который привел Алексея домой, убийца выглядел чрезвычайно неприметной личностью, среднего роста. Одет он был в зеленую куртку и вязаную шерстяную шапочку, и глаза у него бегали. Относительно последнего факта следователи единодушно решили, что это поздняя вставка в воспоминания.
— Если коллекция у него, — сказал Воробьев задумчиво, — то зачем он убил сторожа?
— Чтобы тот его не выдал, — предположил стажер.
— Молодой человек, — строго сказал ему прокурор. — Убийство выдает его куда больше. Этот парень сам себе нарабатывает неприятности.
— Смидович говорил, что он псих, — вспомнил Дима, участвовавший в обсуждении на равных за свои особые заслуги в расследовании.
— Маниакальный убийца? — усмехнулся Воробьев. — Нет, такие только в кино встречаются. Конечно, девушку в поезде он мог убить именно для того, чтобы запугать Смидовича, но теперь, когда все сделано?..
— Может, Хворостов знал про него что-то такое? — спросил Левшин.
— Что он мог знать? — пожал плечами Воробьев. — Пути отхода? Место пребывания? Имя и фамилию? Все это чепуха. Запугать бригадира было проще простого, и не надо было идти на ненужное убийство. Тут что-то другое.
— Не забывайте, что Смидович тоже исчез, — напомнил Дима.
Прокурор кивнул головой.
— Этот Смидович меня смущает, — заметил он. — Что-то не верю я в его рассказ о перехвате инициативы этим Звонком. Откуда тогда тот узнал, что Смидович в монастыре.
— Но ведь он полез подслушивать! — сказал Дружинин. — В этом бы не было необходимости, если бы они работали вместе.
— А если все же Смидович нам лжет, — стал выстраивать новую версию прокурор. — Тогда мы должны подвергнуть сомнению и весь рассказ о маниакальном убийце. Тогда убийцей мог оказаться и сам Смидович, не так ли?
— Тогда монеты у Смидовича, — вывел Левшин. — Непонятно, как они собираются отсюда выезжать? Мы контролируем все выезды.
— Значит, Смидович разобрался со святым отцом, — предположил рассудительный Воробьев, — а Звонок проводил Хворостова.
— На тот свет, — хмыкнул Дружинин.
Дима покосился в его сторону и покачал головой.
— Почтительнее со смертью, юноша, — сказал он. — Так или иначе она коснется всех нас.
Женя Дружинин лишь беззаботно пожал плечами.
— Они здесь, — решил Воробьев, ткнув пальцем в пол. — Они выжидают, чтобы без помех убраться подальше. Володя, нам надо их искать, вот что.
— И все же, — подал голос Дима. — Зачем он его убил?
Прокурор посмотрел на него с неодобрением, пожалев, что пригласил на это совещание человека некомпетентного.
— У вас есть какие-нибудь предположения?
— Да, — сказал Дима.
— Какие?
— Они не нашли монет, — сказал Дима. — Алексей не дал им коллекцию, и потому Звонок психанул и зарезал его.
Прокурор нахмурил брови.
— Но тогда тем более не было смысла убивать Хворостова!..
— Почему? Вспомните, с утра Алексей был пьян в стельку. Смидович ночью ходил к отцу Флавиану, потому что они предполагали, что отец архимандрит знает, где монеты. Выяснилось, что он не знает, а знает бригадир.
— Какой бригадир? — переспросил Воробьев.
— Хворостов, то есть. А Хворостов пьян, к тому же утро наступает, надо домой идти. И вот Звонок ведет его домой, допытывается от него, где монеты, и тот ему не может ничего ответить.
— Похоже на правду, — заметил Левшин. — На убитом следы применения пыток. Он сигаретами жег ему шею.
— Почему вы мне сразу этого не сообщили? — повернулся к нему Воробьев.
— Это есть в протоколе, — ответил Левшин почтительно.
— Да? — хмыкнул прокурор. — Значит, я это пропустил. Но это действительно говорит о том, что монет у них нет. Но кто же тогда может знать о коллекции?
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Они переглянулись.
— Или Смидович, — сказал Дружинин. — Или…
— Отец Флавиан, — закончил за него Дима.
Прокурор посмотрел на него чуть удивленно.
— Вы предполагаете, что он обманул нас?
— Я полагаю, — сказал Дима, — что это вероятно.
Прокурор хмыкнул.
— Мне казалось, представители церкви проповедуют принципы высокой нравственности…
— Это безусловно так, — кивнул Дима. — И отец Флавиан один из лучших проповедников высокой нравственности. Но проповедовать нравственность и следовать ей, это не одно и то же. Увы, среди священства попадаются примеры не самые приятные. Я говорю об этом с сожалением.
Прокурор сочувственно кивнул.
— Надо установить за ним наблюдение, — сказал он Левшину.
— Вы же знаете, Николай Петрович, — буркнул тот. — Нету у меня для этого людей. Не обучены.
— И все равно, — сказал прокурор. — Внедрите человека в число монастырских послушников… С согласия руководства, разумеется, — поправился он, видя, как скривился Дима.
— В этом нет необходимости, — сказал Дима. — Такое наблюдение мы сможем организовать собственными силами.
— Прекрасно, — кивнул прокурор удовлетворенно. — Тогда вы, капитан, возьмите на себя розыски по селу, а святой отец позаботится о наблюдении за отцом Флавианом.
— Завтра в монастырь приезжает епархиальный владыка, — сказал Дима. — Будут решаться некоторые внутренние дела. Возможно, отец Флавиан будет вынужден форсировать события.
— Тем более, — сказал прокурор. — Будем надеяться, что дело решится уже завтра. Вам понадобится помощь?
Дима подумал.
— Дело в том, — сказал он, — что этот самый Звонок тоже может форсировать события. Хорошо бы организовать в монастыре ночную засаду.
Прокурор на мгновение задумался.
— Разумно, — сказал он. — Владимир Николаевич, это возможно?
Левшин вздохнул.
— Попробуем. Но это может ослабить наши посты на выездах.
— Думаю, без монет они никуда не денутся, — заметил прокурор. — Они уже столько сил на это положили.
— Простите, ну, а если монеты у Смидовича? — предположил Женя Дружинин. — Если ему удалось обмануть и отца Флавиана, и Звонка? Он же предпримет все, чтобы ускользнуть из Ксенофонтова!
Прокурор пожал плечами. Ему уже надоело перескакивать с одной версии на другую, и он хотел поскорее избавиться от этого хлопотного дела.
— Вот и займитесь его поисками, — предложил он. — В конце концов, мы не в Москве живем, найти приезжего человека, должно быть, не так сложно. Поищите, Женя, поработайте ногами…
Женя пожал плечами.
— Я, собственно, и намеревался…
— Вот и хорошо, — прокурор поднялся. — На этом мы наше совещание закончим и, если ничего не случится, соберемся завтра вечером.
— В воскресенье? — удивился Левшин.
— Ничего не поделаешь, — развел руками прокурор. — Работа такая…
Возвращался Дима в монастырь уже поздно, в десятом часу, когда всенощная под воскресенье уже завершилась и помолившийся народ расходился из монастыря. Пропуская людей в монастырских воротах, он вдруг столкнулся с Натали Мишене.
— Наташа! — удивился Дима. — Вы здесь? Разве вы не должны были уехать сегодня утром?
— Я осталась, — сказала она с мечтательной улыбкой. — Проводите меня.
Провожать ее следовало до гостиницы, то есть десять-пятнадцать шагов. Все это расстояние Дима прошел с нею в молчании, но у самых дверей она вдруг сказала:
— Я буду завтра причащаться.
— Да? — не очень удивился Дима. — Могу спорить, вы разговаривали с отцом Феодосием.
— Да, — призналась она, сияя. — Он рассказал вам?
— Нет, — сказал Дима. — У него нет привычки рассказывать об интимных беседах. Просто это становится общим явлением, когда заблудшие личности вступают в беседу с отцом Феодосием, после чего с ними происходит душевный переворот. Я могу представить ваше состояние, потому что и сам когда-то прошел через это. Значит, вы остаетесь до завтра?