в него колоссальными скалами Фороса, но затем, как бы испугавшись утонуть, отступает от моря и отодвигается от него у Алупки на 4 версты, у Ялты — на 6 верст, а у Алушты — до 8 верст.
За Яйлой же к градоначальству относился Козьмо-Демьянский монастырь и находящаяся около него «Царская охота», из-за которой вся эта местность и была отнесена к градоначальству.
Южный берег изрезан большими и малыми бухтами, часто с пляжами, и врезается в Черное море, считая с запада, мысами: Ласпи, Сарыч с маяком, Кикенеиз[109], Ай-Тодор с маяком, Никита, Аю-Даг и Плака.
Это счастливое сочетание горного хребта, береговой линии и теплого моря создало под горячими лучами южного живительного солнца из Южного берега Крыма благодатный край, титаническую теплицу, царство зелени, плодов и цветов, где созревали виноград и различные нежные фрукты, зрели оливки, винная ягода, раскинулись табачные плантации, круглую зиму цвели розы и фиалки, росли кипарисы, лавровое и масличное дерево, магнолии и олеандры.
Громадная дача Южнобережного лесничества, начавшись у Массандры, перекинулась через Яйлу на север гигантским лесным ковром сосны, бука, тиса и орешника и соединяла Южный берег с великолепной, дикой «Царской охотой», с горою Чечуль в центре.
Великолепное шоссе — гордость русских путейских инженеров — бежало через все градоначальство от Севастополя до Алушты. А в Алуште и Ялте от него шли шоссе в Симферополь и Бахчисарай. Между Мисхором и Ореандой, Ялтой и Гурзуфом было хорошее Нижнее шоссе.
На этой-то замечательной территории, бережно укрытой с севера, согреваемой южным солнцем и ласкаемой теплым морем, были расположены два города: столица края красавица Ялта и ее ревнивая соперница Алушта, с их дворцами, виллами, громадными имениями, садами, парками, виноградниками и плантациями.
Двадцать татарских деревенек с их садами, виноградниками и табачными плантациями, из которых упомяну лишь: Кикенеиз, Алупку, Кореиз, Ай-Даниль, Ай-Никита, Дегерменку и Биюк-Ламбат.
Большое количество местечек, разросшихся около культурных центров, около огромных богатейших имений, как, например: Симеиз, Мисхор, Алупка, Кореиз, Гурзуф, Суук-Су, Профессорский уголок.
Богатейшие имения частных лиц, перечень которых занял бы много места, из которых упомяну лишь: Тесели — имение Плаутиной, Форос — Ушакова, Алупку — Воронцовой-Дашковой, Кореиз — князя Юсупова, графа Сумарокова-Эльстона, а также имения Токмакова, княгини Долгорукой, княгини Трубецкой, графини Паниной, за Ялтой имения: Бекетова, Наумова, Денисова, Федосеева, Соловьевой, Раевских и много других.
Имения великих князей: Александра Михайловича — Ай-Тодор, Георгия Михайловича — Харакс, Николая Николаевича — Чаир, Петра Николаевича — Дюльбер, Дмитрия Константиновича — Чикмене. Удельные имения[110] — Ай-Даниль, Чукурлар, Кучук-Ламбат.
Как венец всего частного землевладения — принадлежавшие государю императору великолепные имения: Ливадия, Массандра и Ореанда с их замечательными виноградниками, [винными] подвалами, парками, садами, цветниками. Удивительное учреждение — Императорский Никитский сад с его школами, лабораторией, питомниками и винным подвалом Магарач. Южнобережное лесничество, оберегавшее край от хищнического истребления и эксплуатации лесов.
Все это вместе утопало в зелени виноградников, парков и садов и создавало нашу русскую Ривьеру, равной которой по красоте, природной роскоши и богатству нет в мире.
Я высадился в Симферополе и поехал в Ялту на автомобиле через Алушту. В Алуште меня встретили с цветами, думая, что я еду с женой. Часов в шесть приехал в Ялту, отслужил молебен в соборе и устроился в «России», пока не приищу квартиру, так как императрица просила не беспокоить семью Думбадзе на казенной квартире градоначальника.
На следующее утро явился в градоначальство. Во дворе стояло довольно много простолюдинов, в большинстве татар. Когда я подошел, все опустились на колени. Я был смущен, просил встать. То были просители. В канцелярии мне объяснили, что таков обычай. Сказал, что я его категорически уничтожаю и прошу впредь мне такой встречи не делать.
Познакомился со служащими, съездил в полицейское управление, принял полицию. Многих я знал, знал хорошо полицмейстера Гвоздевича. Всех просил служить по закону и поступать по отношению публики тоже по закону. Я заявил, что прежних обычаев по службе, укоренившихся в течение долгой болезни бывшего градоначальника, я не признаю, слышать про них не желаю, прошу их забыть и предупреждаю, что впредь всякий противозаконный проступок будет мною преследоваться наистрожайшим образом.
В первые же дни моей службы прежний градоначальник генерал И. А. Думбадзе скончался. Похоронили его со всеми полагающимися ему военными и гражданскими почестями. Из жизни ушел хороший по душе человек, верный слуга царя и родины, администратор безукоризненной честности. Со смертью его мне было легче приняться за искоренение тех неправильностей, что упрочились в градоначальстве за время его болезни без его ведома.
Больным вопросом являлось отношение к евреям. Их заставляли периодически подавать прошения о праве жительства, оплачиваемые гербовым сбором. Пришлось объяснить, что этим как бы установили незаконный налог и т. д. Собрал приставов, напомнил мое требование — «всё по закону». Обещали. Но не прошло и нескольких дней, как приехавший в Ялту и остановившийся в «России» известный петроградский адвокат-еврей подвергся нажиму со стороны полиции. Адвокат послал две телеграммы в Петроград, разделывая, конечно, градоначальство. Меня предупредили. Вызвал пристава. В чем дело? Тот бросился на колени: «Простите, больше не буду». Предложил урегулировать дело. Закон был восстановлен. Адвокат послал телеграмму: «Предыдущие считать недействительными».
Вскоре ко мне явилась группа общественных деятелей и очень деликатно просила объяснить, как я буду относиться к евреям. Я не скрыл моего удивления подобным вопросом и ответил: «По закону».
Визитеры думали, что я шучу. Я разъяснил, что для меня выражение «по закону» есть нечто серьезное, это целая система. Основа всего. Я разъяснил, что и для меня, и для самих евреев будет все гораздо проще и яснее, если мое отношение к ним будет регулироваться законом, и только законом.
— Ведь, посудите сами, господа, если я стану действовать по усмотрению, то сегодня оно может оказаться удобным для евреев, а завтра я могу встать с левой ноги, и мое усмотрение окажется для евреев невыгодным. А закон ясен. Будем руководствоваться законом, и все будет в порядке.
На меня смотрели с удивлением, но возражать не приходилось. Распрощались.
Прошло несколько дней. В градоначальстве стали выселять евреев из местечек, где они не имели права по закону селиться, и предлагали переехать в Ялту, в город.
Вдруг получаю письмо от великой княгини Ксении Александровны, которая просила не выселять из Алупки одну еврейку и т. д. Оказывается, еврейка нашла ход к великой княгине через одного из бывших у меня визитеров по еврейскому вопросу и через одного доктора.
Я был возмущен бесцеремонностью общественного деятеля. Я поехал к великой княгине, доложил всю деликатность