клубы дыма. Немного щуря один глаз, он рассказал, что министром внутренних дел будет назначен Протопопов, его давнишний друг. Что сам он будет призван вновь к работе. Что директором Департамента полиции будет назначен его старый приятель А. Т. Васильев.
Я ахнул. «Да что вы, Павел Григорьевич, да ведь он только пьет! Пьет и в карты играет. Какой же он директор Департамента полиции; да еще в теперешнее-то время…» Курлов ухмылялся.
Я вспомнил, что с Васильевым у него старые денежные отношения. Наш разговор не клеился. Мы смотрели на вещи по-разному… Я знал, что он снова стал «варить кашу». Живые, острые глаза, слегка насмешливая улыбка из-за дымившейся сигары напоминали мне прежнего умного генерала Курлова; но осторожная поступь и загребание ноги указывали на пережитый паралич… Нет, думал я, провожая его, пора в Сенат. Он думал иначе.
Телефонировал мне и Белецкий. После ухода Хвостова он старался сойтись со мной. Хотел перед моим отъездом повидаться. Не верил, что я долго останусь в Крыму. Он тоже говорил про Протопопова, как про своего старого друга. Как же, думалось мне, эти два врага Курлов и Белецкий, как же поделят они министра? Очевидно, метят оба попасть к нему в товарищи… Белецкий сказал, что завтра привезут подписанный указ. Я высказал сожаление, что я завтра уезжаю, уже взят билет и, таким образом, не увижу нового министра.
Белецкий очень предупредительно предложил устроить наше свидание с министром завтра утром, хотя бы и до получения указа. Вскоре он протелефонировал, что Протопопов просил меня приехать завтра к нему на квартиру в 10 часов утра.
Без пяти минут десять я звонил у входной двери в квартиру Протопопова. Меня попросили в кабинет. Навстречу мне быстро шел, улыбаясь, симпатичный блондин среднего роста, с усами. Он протянул мне обе руки со словами:
— Я давно, давно знаю вас хорошо, хотя мы и не знакомы. Мой друг и однополчанин, Павел Григорьевич Курлов, так много говорил про вас хорошего.
Я благодарил. Хозяин старался усадить меня поудобнее. Передо мною был удивительного шарма, преинтересный, красиво говоривший человек. Он сразу же начал про мое назначение в Ялту, сказав, что это только на время, так как он считает, что меня необходимо назначить петербургским градоначальником.
— Вы согласны, надеюсь?
Я, конечно, благодарил. Он говорил про необходимость выбрать хорошего командира Корпуса жандармов и просил сказать откровенно, кого бы я считал пригодным для занятия этой должности. Я назвал генерала Герасимова и еще одного жандармского генерала, которого я не мог терпеть. Протопопов вскочил, смеясь.
— Да, ведь они вас так не любят.
Я сказал, что и я их не люблю, но ответил на его вопрос, как начальника, по совести, правду. Он стал превозносить Курлова, считая, что он будет идеальным командиром Корпуса жандармов и что это назначение явится для него реабилитацией за все несправедливости, понесенные по делу Столыпина. С этим я не мог не согласиться. Затрещал телефон. Я сделал движение выйти в салон, хозяин радушно удержал меня и подошел к телефону. Невольно слыша разговор, я старался отвлечься рассматриванием кабинета. Богато, уютно, удобно. По-русски. Стены в фотографиях, в картинах. Выделяется большой фотографический портрет Гучкова. «Ну, ну, — подумал я, — думцы, общественность…»
А хозяин оживленно беседовал с председателем Государственной думы Родзянко. Разговор кончился.
— Вот видите, — начал быстро, подойдя ко мне вплотную, хозяин, — оказывается, я не имел права принимать назначения от его величества, не спросив разрешения у Родзянко.
Протопопов волновался и стал передавать мне свой разговор с Родзянко. Судя по разговору, в Думе уже узнали о состоявшемся в Ставке назначении, и некоторые недовольны, что Протопопов входит в кабинет Штюрмера. У нас уже начали играть в парламентаризм.
— Да ведь Родзянко сам предлагал вас государю на пост министра торговли, — сказал я.
— А вы знаете это? Ну да, сам предлагал. А вот когда государь захотел меня на пост министра внутренних дел, не спросив Родзянко, оказывается, я должен был отказаться…
Разговор взволновал хозяина. Перейдя в столовую, где подали утренний кофе, хозяин понемногу успокоился и стал развивать планы на будущее. Он очень тепло и сердечно говорил об их величествах, и особенно о государе.
— Я положительно влюбился в него. Какой шарм! Какое образование! Как быстро схватывает каждый вопрос, его суть…
Продержав меня более двух часов, любезный хозяин наконец проводил меня до передней, пожелав мне на прощание еще раз доброго пути, и мы расстались. Какой очаровательный человек, думал я про Протопопова по пути домой. Но как мало похож он на министра, да еще внутренних дел… Да, в такое время… Повидав еще кое-кого из тех, кто должен был писать мне в Крым и информировать меня обо всем, условившись о способе пересылки корреспонденции, чтобы она не попадала в нескромные руки перлюстрационных бюро[108], которые, к слову сказать, не имели ничего общего с жандармерией, я вечером выехал в Крым.
Дивная служба по охране священной особы государя императора и его семьи, незабываемых десять лет оставались позади… Должен ли я был уходить оттуда, не следовало ли мне оставаться там? Кто знает! На все воля Божия!
Глава 23
На Южном берегу Крыма с сентября по конец 1916 года. — Ялтинское градоначальство. — Приезд в Ялту, первые шаги. — Еврейский вопрос. — Работа на раненых. — Великая княгиня Мария Павловна-старшая. — Великая княгиня Ксения Александровна. — Великий князь Павел Александрович. — Великий князь Михаил Александрович. — Переписка с королевой Греческой. — Брак княгини Е. А. Барятинской с князем Оболенским. — Касса первой помощи. — Отзывчивость государя. — У адмирала Колчака. — Генерал Эбелов. — Меры по продовольствию и транспорту. — Н. К. Денисов и его проекты. — Проект по улучшению Ялты. — Оценка имения Форос Г. К. Ушакова. — Георгиевский праздник 26 ноября. — Приезд Милюкова и его интервью. — Отклики на убийство Распутина
Ялтинское градоначальство было учреждено, по желанию императора Николая II, 18 июня 1914 года и сразу же после переворота 1917 года было упразднено Временным правительством.
Оно занимало Южный берег Крыма, от Байдарских Ворот и мыса Ласпи до деревни Ускута, что восточнее Алушты, включительно, что составляло полосу земли до ста километров длиною.
Северною границею градоначальства был горный хребет Крымских гор, высотою до 555–800 саженей, называемый в общежитии Яйла, хотя, собственно, слово «яйла» (пастбище) обозначает плоскую верхнюю поверхность самого горного кряжа.
Вся Яйла, со своими вершинами: Ай-Петри, Кемал-Егерек, Демир-Капу, Роман-Кош, Зейтин-Кош, Чатыр-Даг (Эклиз-Бурун) и Демерджи — представляет могучую, более ста верст длиною, стену, которая и защищает Южный берег от северных ветров и холодов.
У Байдарских Ворот эта могучая стена теснится к морю и даже обрушивается