– Ну… я… принимаю противозачаточное, – призналась виновато. – Почти с самого начала. Я не против детей, но не так… чтобы случайно по залёту. И в моём мире… во многих странах, во всяком случае… защищённый секс в порядке вещей, как и право женщины решать, хочет ли она детей вот прямо сейчас, едва переступит порог совершеннолетия, или позже, когда будет готова… ну, как-то так.
– Благодатных ради, Алия, ты не обязана оправдываться, – возразил Тисон и, приподнявшись на локте, погладил меня по щеке.
– Мало ли… может, ты считаешь, что не дело божественной воле перечить.
– Воля воле рознь, даже когда речь о богах, – Тисон покосился на брата, на что тот лишь поморщился недовольно.
– Может статься, есть способ, позволяющий отказаться от этой чести, – вернулся Эветьен к прежней теме. – И тебе, и мне.
– Совсем отказаться и никого, Стефанио в особенности, этим не оскорбить, не обидеть и не предать высокого доверия? – уточнила я.
– Да.
– И что за способ?
– Возможно, тебе предстоит выйти замуж не за императорского советника, а… допустим, за дипломата.
– Надеюсь, это не подразумевает ссылки? – насторожилась я. – Нет, я готова для тебя и женой декабриста побыть, но…
– Кем, прости?
– Э-э… как-нибудь при случае объясню, а то история долгая.
И не сказать, чтобы я помнила все подробности.
– Постараюсь не доводить до опалы, – улыбнувшись с нарочитой беспечностью, Эветьен поцеловал меня в уголок губ и встал с кровати. Глянул скептично на сваленную в кресло одежду и удалился в гардеробную.
Несмотря на состояние счастливой пофигистичной нирваны, ночью пришлось-таки наскрести сил и вылезти из постели, а заодно и из спальни. Переложить оставшиеся в ванной следы наших секс-игрищ на плечи прислуги я не смогла и не ушла из купальни, пока не навела хотя бы какое-то подобие порядка. Мужчины сильно удивились, когда я наконец вернулась в спальню с охапкой одежды Эветьена, и долго недоумевали, зачем я вообще взялась за дело, не положенное мне по статусу. У меня решительно реквизировали всю одежду, включая накинутый мной халат, поцеловали и под белы рученьки увели обратно в постель, где поцеловали ещё раз и уложили, зажав для надёжности с обеих сторон. Продолжения банкета требовать не стали и просто собрались спать дальше.
– Не сердишься? – спросила я шёпотом, едва Эветьен скрылся за дверью.
– На что?
– Что не сказала о противозачаточном.
– Я не могу на тебя сердиться. Только не на тебя, – Тисон посмотрел на меня с нежностью, всепоглощающей, капельку обречённой, и сердце моё сжалось.
Мы с Эветьеном можем сколько угодно строить планы на будущее и даже рассчитывать на воплощение их в жизнь, но Тисону подобной роскоши никто не предоставил. Что бы мы тут ни насоображали втроём, о чём бы ни думали, чем бы ни занимались в свободное время, для Тисона ничего не изменилось. Эти дни, эти ночи – всё, что ему осталось, и ожидать большего он не мог и не смел. Его будущее было предопределено задолго до нашей встречи, и неизвестно, существовал ли безболезненный способ изменить и его.
По крайней мере, я о таком не знала.
Глава 30
Оставшиеся до оглашения часы пролетели со скоростью не меньшей, нежели дни до того, и с теми же смешанными чувствами.
Скорее бы отстреляться.
С одной стороны.
И лучше бы оно никогда не наступало – с другой.
Большую часть времени я потратила на подготовку, более основательную, чем требовалась для ежедневных выходов. Помогала мне личная горничная Диана и к назначенному часу я была одета, обута, накрашена, надушена и причёсана. По настоянию госпожи камеристка не стала укладывать мои волосы позамысловатее, как принято у местных леди, и вообще, Диана сказала, что чересчур сложные причёски юных фрайнэ красят куда меньше, чем им кажется. Я была целиком и полностью «за».
Эветьен, как и обещал, вернулся к сроку, быстро переоделся, вызвав у меня приступ унылой зависти. Всё-таки хорошо мужикам, даже при таком гардеробе и более вычурных костюмах: раз-два и он уже собран и готов, причём вполне себе самостоятельно, без участия лишней пары рук. Застёжек в труднодоступных местах на одежде нет, волосы укладывать не обязательно, макияжем озадачиваться не надо и при желании можно не бриться повторно – лёгкая щетина при дворе не возбранялась, как я успела заметить. Покончив с собственной торжественной экипировкой, Эветьен вышел из гардеробной, повнимательнее осмотрел меня при полном параде, стоявшую в ожидании возле окна.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
– Выглядишь очаровательно.
– Да, повезло с фигурой, – я положила ладони на талию, ощупывая её на предмет тонкости. – Оба раза.
– Не скрою, порой мне хочется увидеть тебя прежнюю, – Эветьен приблизился, изучая оную фигуру со столь живым интересом, словно впервые.
– Там уже не я. В том сне… или не совсем сне… я, любовавшаяся на ту себя всю сознательную жизнь, смотрела на своё отражение и не узнавала его. Это странно – моё лицо, моё тело, моя одежда и всё-таки что-то изменилось, какая-то мелочь, не заметная для постороннего глаза. Даже не знаю… выражение лица, мимика, взгляд, интонации, жесты…
Разноцветный бисер нюансов, делавших меня мной, а Асфоделию – Асфоделией, в каком бы теле каждая из нас ни оказалась.
То, что слышит Света, – и увидит, наверное, тоже, потому что вряд ли Асфоделия сможет долго избегать мою сестру. Правда, не факт, что Света поймёт. Спишет на мои странности, и дело с концом.
Безликая серость хмурого дня окутала задний дворик, стирая его очертания и краски, превращая в однотонный бледный фон для моего отражения в стекле, подсвеченного сферой сбоку. Платье цвета красного вина контрастировало с общей хмарью за окном, пылало ярким сгустком огня. Пышная, непривычно объёмная юбка, плотный корсаж, украшенный золотой и серебряной вышивкой, дерзко открытые низким вырезом плечи и декольте. Под панцирем корсажа скрывался корсет, утянутый, к счастью, не слишком туго. Я сочла нынешнюю свою талию вполне себе тонкой и без дополнительных приспособлений и наотрез отказалась от шнуровки по максимуму. Есть-то я на оглашении вряд ли буду, зато дышать точно придётся и желательно делать это полным объёмом лёгких. Грудь эффектно приподнята и ладно.
Хотя милого сердцу пуш-апа всё равно не хватало.
Эветьен встал рядом со мной, посмотрел сначала на отражение, затем на меня саму и положил на подоконник три чёрных футляра разного размера и формы. Выбрал длинный и прямоугольный, открыл.
– Позволишь? – Эветьен указал на мои волосы, большей частью свободно рассыпанные по плечам и спине.
– Что? А, хорошо, – я собрала завитые локоны, открывая шею.
Прохладный металл лёг на кожу, алая россыпь драгоценных камней заискрилась в стекле. Эветьен застегнул ожерелье, расправил мои волосы, пока я с удивлением перебирала подвески каплевидной формы, трогала крупные, шелковистые на ощупь камни.
– Спасибо, – поблагодарила смущённо.
– Ты должна сиять, разве нет?
– Наверное… не знаю.
Не объяснять же, что мне никогда в жизни не преподносили ничего подобного?
Эветьен взял следующую коробочку, меньшего размера. Достал из неё золотое кольцо, увенчанное прозрачным гладким камнем, переливающимся на свету то таинственной водяной зеленью, то ясной голубизной неба. Подхватил мою левую руку и надел на средний палец.
– В Империи после обручения принято дарить своей суженой что-то из украшений, принадлежащих роду, в который ей предстоит вступить.
– Кольцо?
– Чаще всего. Хотя, бывает, преподносятся и ожерелья, и браслеты.
– То есть это ожерелье… – я снова коснулась красных камней.
– Нет, оно не из родовых драгоценностей, но выбрано для твоего платья. Кольцо же входило в число украшений, привезённых нашей бабушкой, фрайнэ Маргаритой, из Вайленсии. Часть из них разделена между её внучками, часть все мы получим в качестве наследства, часть досталась нам с Тисоном как младшим сыновьям и потому могущим претендовать на родовые драгоценности Шевери в последнюю очередь. И поскольку Тисон не может владеть ничем, кроме краткого списка дозволенного орденом, всё осталось у меня.