Геродот конечно же не был молчаливым слушателем жрецов{151}, а активно спрашивал их обо всем: «В ответ на мои вопросы об Елене жрецы рассказали вот что» (II. 113), «Когда я спросил жрецов, верно ли сказание эллинов об осаде Или-она, они ответили, что знают об этом из расспросов самого Менелая вот что» (II. 118). Жрецы, естественно, отвечали на эти вопросы то, что их собеседник хотел услышать. Этим и объясняются многие вкрапления греческого происхождения в египетский логос. Когда «Отец истории» начинал расспрашивать жрецов о Елене Прекрасной в Египте, о Троянской войне и прочем, что могли они ему рассказать? Да только то, что сами понаслышке знали из греческих мифов. А рассказывать нужно было, дабы не ударить в грязь лицом перед любознательным эллином. Так и появлялись на свет квазиегипетские, а в действительности греческие по своим корням истории.
Итак, Геродот должен быть решительно реабилитирован от обвинений в собственных немотивированных вымыслах об истории, природе, жизни Египта. Он честно и добросовестно передавал то, что сообщали ему египетские жрецы, и ответственность за искажение истины лежит на последних. Но, может быть, «Отца истории» следует упрекнуть в чрезмерном легковерии (как часто и делается)? Этот упрек можно сделать только в том случае, если мы будем считать, что он действительно слепо принимал на веру всё, о чем писал. Но это означает, что следует забыть об одном из основополагающих геродотовских принципов, не раз нами упомянутом: «Мой долг передавать всё, что рассказывают, но, конечно, верить всему я не обязан. И этому правилу я буду следовать во всём моем историческом труде» (VII. 152).
Египет оставался для европейцев страной удивительной, полной тайн и загадок еще много веков спустя после времени Геродота, остается таковой, в сущности, и по сей день: бешеной популярностью пользуются книги и фильмы о секретах пирамид, древних фараонах, оживающих мумиях. Не случайно египетский логос «Истории» всегда был одной из самых читаемых частей этого труда. А когда родилась научная египтология, она вначале опиралась в своих изысканиях почти исключительно на данные Геродота и некоторых других античных авторов вплоть до момента расшифровки в XIX веке египетских иероглифов французским ученым Ж. Шампольоном.
К западу от Египта простиралась обширная Ливия. Собственно, древние греки называли Ливией, в отличие от нас, не конкретную африканскую страну, а весь тот огромный континент, который мы именуем Африкой, за исключением Египта, который либо относили к Азии, либо вообще выделяли в отдельную часть света. Ливия, особенно ее глубинные области, Геродоту была знакома несравненно хуже, чем Египет, что неудивительно: пустыни и дебри Африки даже в XIX веке, в относительно недавнее по историческим меркам время, еще только исследовались.
Исключением является Киренаика. Эта территория располагалась на севере Африки, на побережье Средиземного моря, не очень далеко к западу от Египта. Киренаика была единственной африканской местностью, прекрасно освоенной эллинами в ходе Великой греческой колонизации архаической эпохи{152}. Там возник ряд новых полисов, среди которых резко выделялась Кирена — естественный центр области. В числе наиболее развитых древнегреческих государств Кирена прошла такие стадии, как раннее законодательство, тирания… Ее высокое развитие было следствием прежде всего неустанного труда колонистов: прибыв на новую родину, они превратили полупустынные местности в цветущий сад. Особенно славилась Кирена выращиванием сильфия. Это таинственное лекарственное растение, которое до сих пор не получило в науке точной ботанической идентификации, было одной из главных статей киренского экспорта.
Геродот в четвертой книге «Истории» подробно рассказывает о Кирене и ее судьбе. Скорее всего, он побывал там тогда же, когда ездил в Египет.
К северным пределам ойкумены
Еще не столь давно отечественные ученые не без гордости писали, что «Отец истории» побывал на территории нашей страны{153}. После распада Советского Союза в 1991 году сказать так уже, к сожалению, нельзя. Геродот посетил области нынешней Украины и, возможно, Грузии.
Тем не менее северное путешествие великого галикарнасца по-прежнему не может не вызывать у россиян особенного интереса. Ведь на сей раз он отправился к берегам Черного моря, всем нам хорошо известного. Целью поездки была Скифия, просторно раскинувшаяся в степях Северного Причерноморья. Попасть на Скифскую землю историку нужно было для того, чтобы составить представление об одном из значительных эпизодов персидской истории — событии, фактически ставшем прелюдией войн греков с персами.
Речь идет о скифском походе Дария I, состоявшемся в 513 году до н. э. Надменному владыке державы Ахеменидов не удалось подчинить себе скифов, и он вернулся из их земель несолоно хлебавши. Скифы после этого получили репутацию «непобедимого народа». А для предыстории Греко-персидских войн этот инцидент был важен тем, что являлся первым проникновением персидского войска из Азии в Европу. Тогда персы, ничего не добившись в Скифии, сумели все-таки подчинить себе Фракию.
Эту-то кампанию и хотел теперь исследовать Геродот, дабы включить повествование о ней в свою «Историю». Поскольку, напомним, никаких чужих языков он не знал, ему приходилось ориентироваться на местных причерноморских греков. А эллинов в составе местного населения было в достатке, ведь в архаическую эпоху побережья Понта Эвксинского стали регионом интенсивной греческой колонизации. Там возникли десятки полисов, туда Геродот и направлялся. Особенных трудностей такое плавание не представляло: достаточно было в любой точке Эгейского моря сесть на купеческий корабль из числа тех, что постоянно курсировали в Черное море за зерном.
Датировка скифской поездки Геродота, как и большинства остальных его вояжей, совершенно неясна. Известно, что примерно в 437–436 годах до н. э. к черноморским берегам совершила экспедицию сильная афинская эскадра, которой командовал сам Перикл{154}. В результате ее ряд тамошних городов был включен в состав Афинского морского союза. В свое время у автора этих строк было подозрение: не тогда ли, вместе с Периклом, плавал в Черное море и Геродот? Но от этого предположения, как ни соблазнительно оно выглядело, пришлось всё же отказаться. По всей видимости, историк побывал в Причерноморье раньше.
В частности, это подтверждает следующий аргумент. Как раз на протяжении V века до н. э. в одном из регионов Северного Причерноморья, а именно — по обеим сторонам Керченского пролива (в древности Боспора Киммерийского) на основе ряда греческих полисов начало формироваться мощное государственное объединение, позже получившее название Боспорского царства. Столицей этого государства стал Пантикапей (нынешняя Керчь). Но процесс его создания был длительным и постепенным{155}. Особенно мощный толчок ему придал приход к власти в Пантикапее в 438/437 году до н. э. правителя Спартока I, ставшего основателем династии Спартокидов, владычествовавшей на Боспоре несколько веков.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});