Я понял, что враг здесь не один, когда он начал вести громкие переговоры с приятелями на своем родном кодированном языке. Обращайся стрелок к нам, он бы, безусловно, выражался куда доходчивее. Орал он долго – не меньше минуты, – то и дело прерываясь, чтобы выслушать короткие отклики. Нескончаемый шум воды мешал разобрать по голосам, сколько макаронников засело в башнях – возможно, двое, а возможно, и больше.
– Поняла что-нибудь? – осведомился я у Виктории, которая немного кумекала по-итальянски.
– Твердят что-то про выкуривание, – ответила сквернословка, прикусив язык и обратившись в слух. – Про поганую сучку… то есть про меня. И вроде бы еще что-то про пустую башню.
– Ты уверена насчет башни? – переспросил я, рассматривая украдкой правую колокольню. Если там тоже находятся сицилийцы, сейчас они вместе с левофланговой группой поднимутся на смотровые площадки своих башен и откроют по нас с высоты перекрестный огонь. То-то жаркая выдастся баня, учитывая, что вода продолжает прибывать, а нам совершено некуда бежать из нашего ненадежного укрытия.
– Издеваешься: «уверена»! – фыркнула Кастаньета. – Да я тебя кое-как слышу, а ты хочешь, чтобы я блеянье этих cabrones переводила!.. Но что-то такое про башню они точно говорили.
– Про пустую башню! – нетерпеливо заерзав, уточнил я. – Не иначе, макаронники захватили только одну из них и теперь хотят помешать нам занять соседнюю. Ратуша затоплена, и попасть во вторую колокольню они могут только тем же путем, что и мы, – через окно у торца крыши. Будем надеяться, что я прав… А ну-ка проверим, какой острый у тебя слух.
Высунув украдкой из-за угла штуцер, я нацелил его на мозаичный витраж правой башни и спустил курок. Если за этим окном также притаился вражеский стрелок, ему однозначно не поздоровится…
Проведенная мной разведка боем дала вполне оптимистичные результаты. Безусловно, они могли быть ошибочными, но являйся я членом этой банды и сиди сейчас во второй колокольне, непременно счел бы ее обстрел подготовкой противника к штурму и открыл ответный огонь. Который в результате и был открыт, но не из той башни, какая подверглась атаке, а из соседней. Загнавший нас в укрытие сицилиец прекратил отдавать распоряжения и возобновил стрельбу, только уже не в одиночку, а при поддержке напарника. Как и предполагалось, второй башенный оккупант взобрался на площадку под шпилем и тоже начал поливать наше убежище автоматными очередями. Нам пришлось еще плотнее вжаться в стену, поскольку пули засевшего на верхотуре макаронника летели по опасной траектории и крошили черепицу всего в паре шагов позади нас.
И ладно бы только пули – эту неприятность мы скрипя зубами еще могли пережить. Однако, высыпав нам на головы очередную порцию свинца, противники обменялись репликами, в коих отчетливо прозвучало слово lanciabombe , понять которое я сумел даже без перевода Кастаньеты. Кто из вражеской парочки собирается учинять «бомбежку», тоже было в принципе ясно – самую выгодную позицию для такого удара занимал второй стрелок. Он и без гранатомета олицетворял для нас всевидящего ангела-истребителя, а с той пушкой, о какой сейчас вели речь макаронники, мы и вовсе готовились ощутить на себе седьмую Кару Египетскую. С тем лишь отличием, что уготованный нам град имел искусственное происхождение и был чреват куда более фатальными последствиями, нежели его природная разновидность.
Никакого вражеского шевеления в правой башне не наблюдалось. Это укрепило меня в мысли, что Кастаньета не ослышалась и вторая колокольня действительно пустует. Вряд ли ее стены гарантировали нам надежную защиту от гранатометных выстрелов, но в любом случае фасадная башня не рухнет после первого же попадания гранаты, как это могло произойти с уходящей под воду крышей.
Бросив мимолетный взгляд на убежище противника, я обнаружил, что стрелок на смотровой площадке отложил автомат и взял в руки компактную ракетную установку – возможно, ту самую, из которой сицилийцы пытались обрушить на нас завал из Эйфелевых башен. Находящийся внизу напарник гранатометчика готовился его подстраховать и уже вскинул оружие, дабы открыть заградительный огонь и пресечь любые наши поползновения.
– Хрена с два! – процедил я, разряжая навскидку остаток ружейного барабана в укрывшегося за разбитым витражом автоматчика. Времени на точный выстрел не оставалось, поэтому пришлось компенсировать это плотным огнем. Стрелять в гранатометчика не было резона – ублюдок сидел слишком высоко, чтобы дотянуться до него из штуцера. Поэтому я решил пойти по пути наименьшего сопротивления: атаковать прикрывающего макаронника и, пока его приятель наводит ракету на цель, совершить героический прорыв в пустующую башню.
Обидно, что ни одна из полудюжины моих пуль даже не задела врага. Зато учиненный мной маленький свинцовый шквал вынудил сицилийца отшатнуться от окна и предоставить нам несколько мгновений форы. Когда же он вновь вернулся на позицию, мы с Викки уже выскочили из-за часовой башни и, пригнувшись, неслись во весь опор по правому скату – тому, который почти не простреливался автоматчиком. Бежать приходилось едва ли не по кромке воды, что продолжала прибывать и неумолимо уменьшала торчащую над ее поверхностью «призму» двускатной крыши. Полностью уйти с линии огня нам не удалось, и наши головы все равно маячили над коньком, но так или иначе теперь макаронник стрелял, фигурально выражаясь, по тарелочкам, а не по бегущим кабанам. Что, естественно, было не в пример сложнее даже при ведении автоматического огня, а особенно когда неподалеку еще и гремят взрывы.
Выпущенная со смотровой площадки ракета прочертила в воздухе дымовой след, врезалась точно в накренившуюся башню и взорвалась, вырвав из нее внушительный кусок. К счастью, мы вовремя заметили летящий снаряд и попадали ниц, поскольку не успели отбежать достаточно далеко от покинутого нами укрытия. Угоди ракета ниже, и нас захлестнул бы вихрь каменных осколков, но сейчас все они прошли поверху, осыпав нам на головы лишь безобидное крошево. Основная же масса обломков промчалась вперед и загрохотала по черепице у нужной нам колокольни.
Впрочем, одним этим взрывом дело не обошлось. Вскочив на ноги, я оглянулся и с ужасом обнаружил, что часовая башня стремительно заваливается в сторону снесенной цунами стены. То, что каменная громада падала не на нас, а на поврежденный участок крыши, являлось слабым утешением. Провисший край ската все еще оставался неотделимой частью каркаса, и падение башни могло повлечь за собой его полное разрушение.
Забыв об осторожности, я и Кастаньета припустили к цели во все лопатки. Но насколько бы резво мы ни бежали, часовая башня все равно грохнулась в воду до того, как мы достигли противоположного края крыши. Автоматчик, что перебрался было через подоконник – мы уже практически покинули сектор обстрела этого сицилийца, и ему пришлось выбираться наружу, чтобы не упустить нас, – рванулся назад, да поздно. Прежде чем утонуть, башня шарахнула по крыше с такой силой, что она тут же развалилась, как пустая картонная коробка – от хорошего пинка. Не успевший сигануть назад, в окно, макаронник не удержал равновесие и покатился по скату, что теперь почти на две трети провалился под воду. Устоять на крыше – а точнее на том, что от нее осталось, – после такого катаклизма стало попросту невозможно.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});