эта ничем не обогащает настоящее повествование, но нельзя не отметить того, что показания сестёр полностью соответствовали показаниям о времяпрепровождении отца, данным суду другими свидетелями защиты. Из рассказов дочерей следовало, что отец в последнюю неделю пребывания на свободе проводил дома много времени и не выказывал ни малейших признаков волнения. Он ходил в гости, играл дома в карты, подолгу работал в саду, читал газеты, обсуждал с дочерьми прочитанные книги, в воскресенье посетил церковную службу, правда, приехал на неё отдельно. Показания Марианны, Хэрриет и Кэтерин хорошо согласовывались между собой и в целом выглядели заученными наизусть. Ничего удивительного в этом не было, поскольку дочери обвиняемого имели в своём распоряжении достаточно времени для того, чтобы должным образом согласовать между собой то, что они намерены были сообщить суду.
Разумеется, сторона обвинения обратила внимание на исключительную полноту и детализацию показаний, но намёк на ошибочность воспоминаний был «отбит» с ходу и притом очень удачно. Марианна Уэбстер заявила, что ведёт подробный дневник, а кроме того ежедневно пишет письма двоюродной сестре, а потому для неё не составляет проблемы буквально по минутам восстановить события того или иного дня. После такого ответа прокурор моментально утратил интерес к продолжению допроса и ни саму Марианну, ни её сестёр более не беспокоил.
Также суду дала показания Энн Финниген (Ann Finnigan), ещё одна обитательница дома Уэбстеров. Не совсем понятно, кто эта женщина — она лишь сообщила о себе, что приехала к Уэбстерам 16 ноября и с того дня оставалась в доме. Энн в целом подтвердила показания дочерей, добавив, что профессор являлся человеком привычки и чётко следовал выработанной схеме времяпрепровождения. Он всегда завтракал в интервале от 7:30 до 8 часов утра и обедал в 2 часа пополудни. С период с 16 по 30 ноября всего один раз время обеда было смещено ближе к полудню, т. к. Уэбстер вернулся раньше. Это было в среду 28 ноября, накануне Дня Благодарения.
Нельзя пройти мимо того, чтобы не сказать несколько слов о попытке защиты получить от врачей, проводивших осмотр останков Джорджа Паркмена, дополнительную информацию. С этой целью в суд сначала был вызван доктор Мартин Гэй (Gay), который после нескольких вводных вопросов адвоката Сойера сообщил, что конечности убитого выглядели так, словно подверглись продолжительному пребыванию в воде. Специфическое изменение кожи вследствие долго контакта с водой или влажным предметом обозначается специальным термином «мацерация».
Также доктору был задан вопрос о прижизненности удара ножом, рана от которого присутствовала в середине грудной клетки убитого. Доктор затруднился с ответом, заявив, что порез мог быть нанесён как до наступления смерти, так и после. Для правильного ответа на подобный вопрос требуется исследование под микроскопом прилегающих к ране мягких тканей (т. н. гистология), но в те времена данное направление медицины ещё не появилось. Кроме того, напомним, что участок груди вокруг раны подвергся воздействию какого-то активного химического соединения, возможно поташа или соляной кислоты, в результате чего произошло обесцвечивание кожи и уничтожение волосяного покрова. Такое воздействие исключало возможность определить на глаз существование кровоизлияния в области раны. По этой причине врач в середине XIX века никакого суждения о прижизненности ранения вынести не мог.
Следующим свидетелем стал доктор Уинслоу Льюис (Winslow Lewis), весьма известный в Массачусетсе человек. Семья Льюисов восходила корнями к первым пуританам, обосновавшимся в Новой Англии двумя столетиями ранее, отец его являлся строителем капитального маяка на подходе в Бостону и тем увековечил своё имя в истории штата. Сам 19-летний Уинслоу Льюис в 1818 году не сумел поступить в Медицинский колледж, и Джон Уэбстер, ныне подсудимый, утешал молодого человека и обещал, что у того всё получится на следующий год. То есть уже за 30 с лишком лет до описываемых событий Льюис и Уэбстер поддерживали отношения дружеские и даже доверительные.
Уинслоу Льюис действительно поступил в Гарвардский Медицинский колледж в 1819 году и успешно его окончил, продолжив образование в Европе. После возвращения в США Льюис осуществил перевод на английский язык и последующее издание ряда медицинских книг, приобретённых во Франции и Германии, в том числе фундаментального анатомического атласа. Работая в городской больнице Бостона и в больнице местной тюрьмы, Уинслоу Льюис стал широко известен и приобрёл немалую популярность среди населения Бостона и пригородов. Благодаря этому, а также удачному происхождению (из семьи старых пуритан!) и большим семейным связям Льюис сделал неплохую политическую карьеру, добившись неоднократного избрания в парламент штата Содружество Массачусетса. В последующие годы он вёл разнообразную общественную работу и занимал различные должности, с медициной не связанные. В частности, он являлся попечителем Бостонской публичной библиотеки, возглавлял Историко-генеалогическое общество и т. п.
Уинслоу Льюис, наряду с судьёй Фэем, являлся одним из немногих влиятельных друзей Джона Уэбстера, не отвернувшихся от профессора после его ареста. Поэтому появление этого человека в зале суда в качестве свидетеля защиты в каком-то смысле являлось закономерным.
В этой связи интересно то, что адвокаты не стали задавать Льюису вопросы о характере подсудимого, а сосредоточились сугубо на медицинском аспекте дела. Свидетелю были заданы вопросы о характере ножевого ранения грудной клетки, найденной в чайной коробке, и Льюис уклончиво ответил, что затрудняется определить его прижизненность и то, насколько причинённая рана оказалась смертельна. Далее он заметил, что не считает, будто подобную рану мог нанести профессор Уэбстер, но этот тезис не объяснил, и сейчас нам сложно понять, что именно хотел сказать данной фразой свидетель.
Адвокат Сойер продемонстрировал Льюису фрагменты частично сожжённой нижней челюсти потерпевшего и поинтересовался тем, когда, по его мнению, кость была сломана — до сожжения или после? Врач затруднился с ответом.
На вопрос о возможной мацерации конечностей убитого Уинслоу Льюис ответил положительно. По его словам, кожные покровы нижних конечностей действительно были мацерированы, но про тазовую область и грудную клетку он такого сказать не мог. Также свидетель ответил на ряд вопросов, связанных с организацией осмотра останков членами коронерского жюри (кто и когда это делал, где находились отдельные члены жюри).
В целом показания Уинслоу Льюиса оказались весьма сдержанными, в том смысле, что от старого друга подсудимого можно было ожидать более ярких и убедительных слов в его защиту. Тем не менее, признание факта мацерации ног жертвы, о которой судмедэксперты ранее не упомянули ни единым словом, можно было использовать в последующей защите подсудимого для оспаривания места и времени совершения преступления.
Следующий свидетель защиты — доктор Холмс (Holms), хирург по своей специализации — допрашивался как судебно-медицинский эксперт, то есть лицо, обладающее особыми знаниями и навыками. Защита поставила перед Холмсом вопрос о количестве крови, содержащейся в человеческом теле. Очевидно, это