В парке было относительно людно — возле самых стенок стеклянного купола ворковали две парочки, темнокожая гибкая девушка делала гимнастические упражнения на поляне с одуванчиками, да какой-то худосочный ботаник из отряда программистов штудировал очередную заумную книгу на своем навороченном КПК. Он лежал прямо на лавочке, постелив для мягкости покрывало, и был всецело увлечен чтивом. Об этом свидетельствовали ритмичные покачивания тощих лодыжек — ноги дылда-компьютерщик был вынужден согнуть, иначе не поместился бы на свое импровизированное лежбище.
Укромная полянка, окруженная кустами сирени, пустовала, и Кирилл с удовольствием плюхнулся прямо на траву. Несколько недель назад он где-то здесь выкопал металлический осколок неизвестного происхождения. Потом он пробовал пошарить по парку металлодетектором, но ничего не добился. К сожалению, воспоминания, так или иначе связанные с этим осколком, пока оставались недоступны. Вместо них приходили другие картинки, постепенно складываясь в паззл. Правда, на данном этапе общее изображение не угадывалось даже приблизительно. Перед Кириллом по-прежнему лежало черное полотно с отдельными, далеко разбросанными друг от друга фрагментами.
Да уж, вспомнишь лучик — вот и солнце. Ноги мягко так подкосились, тело стало легким, почти воздушным, а небо сделало шаг навстречу с недосягаемых вершин, щедро пролив на Кирилла прохладную лазурь. После опостылевшей жары это было очень кстати.
Небо разлетелось на крохотные осколки. Серебрясь и золотясь, они пустились по кругу, а вместе с ними закружилась и голова. Приятно закружилась. Кирилл начал садиться, осторожно, медленно, широко разведя пока еще послушные ему руки. Только не привлекать внимания, не привлекать ничьего внимания!
В этот момент сквозь мутнеющий на глазах воздух, пропитанный терпкими запахами земных растений, он увидел, как в парк входит Юля. Последним усилием Кирилл вздернул правую руку вверх, два раза махнул ей и, поняв, что это не ускользнуло от взгляда девушки, расслабленно обвалился наземь и закрыл глаза.
10
Перед глазами плывут символы. Гладкие, округлые, совершенно незнакомые, но такие простые и естественные, что становится непонятным, почему ни в одном известном нам языке нет ничего подобного. Это не утонченная арабская вязь, не набившая оскомину латиница, не кириллица, напоминающая жителям Запада иероглифы, а жителям Востока — гремучую смесь латинской письменности с чем-то непонятным. Это даже не консонантное еврейское письмо, для полного профана почти неотличимое от музыкальных нот.
В знаках было такая небрежная естественность, что хватало даже беглого взгляда, чтобы смысл написанного дошел до тебя.
Они медленно двигались вращались в самых разных направлениях, неторопливо дрейфуя, пролетая мимо и нередко повторяясь. Некоторые загадочно посверкивали серебром и сталью, иные скромно отсвечивали изумрудным цветом, а другие сияли первозданной белизной.
Неизвестные графемы начали плавно сходиться в слова, а те — в предложения. В это же время зазвучал голос, все тот же голос отца, снова ставший знакомым, привычным. Теперь Кирилл ни с чем и никогда не спутает его звучание, даже если еще пятьдесят лет не услышит.
Голос как раз-таки начитывал вновь образующиеся слова. Божественный язык. Он звучал так мелодично, чуть вкрадчиво и в то же время честно, прозрачно. Мелькали слоги и сочетания звуков, нередко встречающиеся в известных Кириллу языках, но интонация же оставалась неподражаемой. Он не мог утверждать, что знает все языки Земли, однако что-то подсказывало, что ни в Африке, ни в Стране Басков, ни даже в племени Мапуче, тысячелетиями живущего в полной изоляции посреди Патагонии, никто не говорит с подобной интонацией. Никто не подчеркивает одни звуки, оттеняя другие, так, как это делает отец.
Практически полное отсутствие шипящих, множество гласных и сонорных, особенно «л», слова будто короткие, в среднем одно-двухсложные — вот и все, что успел заметить Кирилл, прежде чем к собственному удивлению начал понимать. После этого независимое наблюдение уже было невозможным.
«Эта планета не просто похожа на нашу — она практически является ее копией. Существенных различий нет, кроме чуть более высокой среднегодовой температуры и чуть более длинного года. Флора и фауна идентичны нашей за редкими исключениями, кои можно списать на непредсказуемые явления и отклонения в ходе развития планеты…»
— «Не надейтесь открыть здесь что-то новое. Тут все так же, как и всюду, где мы уже побывали…»
— «На этой планете также главенствует уже знакомый нам взгляд на антропогенез. Всяческие противоречия в виде артефактов прошлого и отсутствия промежуточного звена давно дискредитированы и в этой связи игнорируются. Хотя, судя по перехваченным и расшифрованным сведениям, несколько наиболее могущественных с экономической и военной точки зрения государств владеют кое-какой информацией и даже материальными доказательствами несостоятельности эволюционной теории во всем, что касается вида, как они говорят, «человек разумный». Они не предают такие данные огласке, поскольку сами не до конца понимают, как поступить…»
— «Текущий этап развития цивилизации, предположительно, отстает от нашего на четыре-пять тысяч лет. Для более точных выводов мне пока недостаточно сведений. Я испытываю определенные трудности технического характера, я уже описывал их. По-прежнему жду прибытия помощи. Знаю, что никто не придет. Скорее всего, не придет. Но все же хочется надеяться…Теперь мы знаем правду. Она гнетет нас, но ведь нужно жить дальше? Или уже нет? Я буду жить».
— «Что ж, судя по всему, случилось что-то действительно непредвиденное и серьезное. Я бы очень хотел знать, что именно, но, к сожалению, это невозможно. Технические неполадки усугубились, мои попытки привести оборудование в порядок ни к чему не привели. Это мой последний отчет. Время поджимает — мне придется перейти на ручное управление. Вполне может случиться так, что я не переживу такого приземления. Тогда, надеюсь, мои отчеты принесут нам хоть какую-то пользу. Разумеется, при благоприятном исходе я буду продолжать ждать помощи. Найти меня вам труда не составит, было бы желание…
Приземление пройдет тяжело. Не факт, что я переживу его. А если и переживу, то попробую начать все с начала…»
Слова таяли в нарастающих звуках внешнего мира, мира Тайи. Клекот птерозавров, шум моторов внедорожников вдалеке, чьи-то голоса за зеленой стеной шиповника — все это становилось ближе, громче. Реальность возвращалась.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});